Жорж Сименон - Стриптиз

— В тридцать два года, — он указал на кассу кончиком сигары, — можно хотеть занять это место. Но не в девятнадцать. В девятнадцать это представляется чем-то вроде похорон по первому разряду, потому что еще кажется, что добьешься значительно большего.

Он раздавил свою сигарету в пепельнице с рекламным изображением.

— И она добьется.

Ей было интересно знать, догадывается ли Леон, который хмуро наблюдал за ними из другого конца зала, что речь идет о нем, хотя и косвенно. Не желая показывать графу, что его слова произвели на нее сильное впечатление, Селита предпочла небрежно пробормотать:

— Не знала, что вы еще к тому же умеете предсказывать судьбу.

Но только через два дня она поймет, что он за человек, хоть и испытает от этого глубокое унижение.

Любопытно, что нервозное возбуждение, охватившее ее с момента появления Мадо, сопровождалось возбуждением сексуальным. И она не прогнала Эмиля, когда как-то во второй половине дня он влез с улицы в открытое окно, а соседка была на пляже.

Эмиль имел теперь больше досуга, потому что хозяин перестал регулярно заходить в «Монико» днем и его даже видели иногда рядом с Мадо на пляже «Луксора».

Селита подозревала, что Эмиль, дабы выиграть время, избавлялся от части рекламных проспектов, выбрасывая их в сточную канаву.

И он стал бывать у нее и сообщал разные новости. Он был единственный, кто заходил за поручениями в квартиру в «Луксоре», где застал однажды Леона с газетой в руках в кресле на балконе.

— Он выглядел весьма довольным и вел себя как дома. И даже сказал мне, демонстрируя спальню:

— Смотри, как это изящно.

Милостивое расположение к нему Селиты не волновало больше Эмиля так, как в первый раз, но он горячо выразил свою радость.

— Какая вы замечательная девушка! А какая у вас нежная кожа!

Селите же все чаще хотелось чего-то другого. А почему, собственно, графу, который интересовал и отталкивал ее одновременно, не помочь ей? Мысль заняться с ним любовью, испытывая при этом к нему ненависть, не была ей неприятной.

Ей не раз приходило это в голову, и она говорила себе, что поскольку он общается в «Монико» только с ней, то, очевидно, и сам подумывает о том же.

Однажды вечером, чтобы прощупать почву, она тихо сказала, прижимая, как бы случайно, свою грудь к руке мужчины:

— Вот вы много говорите о женщинах, и вы их, видно, хорошо знаете. Но не складывается впечатления, что вы широко используете свои знания на практике…

Он широко улыбнулся и, как ей показалось, испытал какое-то облегчение.

Сразу же недоброе предчувствие охватило ее.

— Вот именно! — сказал он, прищурившись. — Я бесконечно ценю женщин, они могут быть восхитительными подружками. Всю жизнь я жалею, что нет у меня сестры. Я, например, был бы счастлив, если бы как-нибудь вы согласились выпить со мной чашечку чая на набережной Круазетт.

И видя, что она потрясена своим открытием, он спросил ее:

— А когда вы догадались, что я гомосексуалист?

Он не сказал «педераст», а использовал термин более научный и элегантный.

— Вы, кажется, разочарованы?

— Почему я должна быть разочарована?

— Я мог бы стать для вас превосходным другом, ибо вы существо чрезвычайно сложное, а особенно привлекательно для меня то, что вы просто скопище пороков. У меня был один друг, который…

— Спасибо.

— Да ведь в моих глазах это достоинство, и я вам говорю комплимент.

Он уже почувствовал, что что-то сломалось и очарование, если оно и имело место, улетучилось.

— Прошу меня простить. Я ошибся.

Его последние слова были:

— Очень жаль.

С тех пор он больше не появлялся в «Монико», и Селита предпочитала о нем не вспоминать.

— Как ты думаешь, может, стоит сходить спросить, не закончилась ли операция? — задала вопрос Мари-Лу, которой не терпелось вернуться в свою постель.

Было одиннадцать часов. Уже около двух часов Флоранс находилась на операционном столе. Мадо, должно быть, еще спала, если только не лежала, вытянувшись в своем кресле-качалке на балконе, любуясь разноцветными фигурками купальщиков на пляже и парусами, скользящими по бухте.

Но ни одна из них не знала, что в это время Леон вышел в коридор второго этажа и остановил проходящую медсестру.

— Не скажете, откуда я мог бы позвонить?

— Обратитесь в канцелярию на первом этаже.

Там он робко попросил разрешения позвонить, набрал номер «Луксора», который знал наизусть, и был вынужден говорить в присутствии секретарши.