Жорж Сименон - В тупике

Сиделка всматривалась в его лицо. Эта тоже презирает его от всей души!

— Не знаю, что вы хотите сказать…

— Неужели? И вы уверены, что она не просила вас о чем-то, на что вы не согласились?

На ее лице появилось угрожающее выражение.

— Не понимаю.

— Надеюсь. Тем лучше для вас. Ведь если вы это сделаете…

Она встала.

— Вот и все, что я хотела вам сказать. Если вы не поняли — ваше счастье. В таком случае попрошу вас забыть этот разговор, а главное — никому о нем ни слова. Но я по глазам вижу, что вы лжете…

Она вышла. Кое-кто посмотрел ей вслед, так непривычно сурово было ее лицо в этом зале, где всех занимала только еда и выпивка.

— Что вы закажете? — спросила Лили. — У нас сейчас рубцы…

С этой дурочки станется сейчас пойти на кухню, чтобы там поплакать!

— Мсье Владимир!

Лицо русского парня не дрогнуло. Голос повторил громче:

— Мсье Владимир! Месье Владимир!

Только на четвертый раз что-то шевельнулось в этом лице, как бы намекая, что Владимир уже в пути, уже уходит из далекого мира, в который был погружен.

— Мсье Владимир!

Лицо было опухшим, красным и залито потом. Глаза медленно приоткрылись, бесцельный взгляд никак не мог сосредоточиться на шофере, сидевшем на корточках возле люка.

— Чего надо? — пробормотал непослушный язык.

— Хозяйка вас требует.

Владимир все еще не мог проснуться. Он повернулся к стенке, подтянул ноги к подбородку, вздохнул, закрыл глаза…

— Эй, мсье Владимир!

Одним рывком Владимир выпрямился, сел на койке, потер ладонями лицо.

— Который час?

— Десять минут шестого.

— Шестого? Утра? Вечера?

Он это сказал, сам не понимая своих слов, и удивился смеху шофера.

— Ну, вы даете! Здорово приняли вчера, верно? Пять часов дня и еще десять минут, если угодно! Давайте в темпе, хозяйка сегодня не в настроении. Смотрите не завалитесь опять в койку!

Владимир что-то проворчал, Дезирэ отошел, и в люке снова заголубело небо. Пять часов дня! Значит, того самого дня, когда он проснулся, замерзший, окостеневший, в пляжной кабинке…

Потом постель сиделки, унылый запах ее простынь… Потом — Элен, потом…

Как бы то ни было, сегодня вторник, день мсье Папелье и его вечного шелкового костюма. А также день, когда у Полита на обед рубцы!

Дезирэ ошибался, думая, что Владимир все это время проспал. Всего-то он, должно быть, спал в течение последних нескольких минут. Все остальные часы он, закрыв глаза, но чувствуя в то же время светлый квадрат люка, блуждал в иных, залитых солнцем странах, охваченных душной, лихорадочной дремотой, вроде того сада в раннем его детстве, когда он заснул на солнышке, а его мать…

Владимир провел ладонями по щекам и почувствовал что небрит, но бриться не было сил. Кое-как он оделся — полотняные туфли, мятые белые брюки, полосатая тельняшка…

Сон не принес ему отдыха, а напротив — утомил, в животе была тяжесть, руки и ноги затекли… Шаги на палубе: опять этот Дезирэ.

— Мне же нагорит из-за вас, — беспокоился он.

— Сейчас иду!

Владимир еще не знал, что ему предстоит, не знал, что сейчас он доживает последние минуты былой жизни. Выйдя на палубу, он глазами поискал Элен, но увидел только пустой шезлонг и брошенную на нем книгу.

В салоне слышались голоса. Он наклонился, увидел мадмуазель Бланш — опять она! — и со вздохом отошел.

— Подождите меня! Мне надо выпить! У Полита как раз находился вице-мэр. Владимир заказал виски, чтобы подбодриться.

— Кстати, у меня ведь так и нет документов вашего приятеля… А мне нужен его новый адрес, поскольку он переехал…

Владимир спокойно взглянул на того, будто предвидел, что отныне это все для него — пустая болтовня.

— Он вам не пишет?

Владимир покачал головой, рассматривая в то же время Лили, надевшую яркое платье в свой выходной день.

А она, дура, плакала из-за него! Примеряет шляпку перед зеркалом и старается придать лицу трагическое выражение. Будто топиться собралась…

— Еще виски!

Дезирэ старался призвать его к порядку гудками клаксона. Владимир наконец уселся рядом с ним, голубые глаза его казались еще светлей, чем обычно, чуть ли не прозрачными.

— Знаете, она ведь выгнала сиделку… Машина мчалась мимо пляжа, мимо ласкового, шелковистого моря, усеянного головами купающихся.

— За что?

— Да за то, что та смоталась в полдень, не спросясь. А сама-то ведь запила по новой.

Обрывки всего увиденного за утро словно прилипли у него к сетчатке. И в то же время ему казалось, что он опять вдыхает пряные запахи Константинополя, захотелось выпить стаканчик «раки», тамошней водки, но в Канне, конечно, ее не найдешь.