Жорж Сименон - В тупике

«И все-таки напиши мне обо всем, что она делает…»

— Подать вам буйябес? — спросила Лили с улыбкой. Он пожал плечами. Элен только что вернулась с покупками на яхту. Когда он, в свою очередь, поднимется на борт «Электры», он почувствует запах жаркого и овощей.

Да, что же хотел сказать Блини? И что он делает в Тулоне? Это слишком близко отсюда. Владимиру почудилось, что Блини еще здесь, бродит где-то вокруг него. Как раз в это мгновение рядом остановился тулонский автобус. Он вздрогнул. Конечно, Блини не вышел из этого автобуса, но ведь он мог приехать с минуты на минуту. А главное, он сам-то, Владимир, мог туда поехать. На какой-то миг ему действительно пришло в голову это сделать. Через полчаса автобус, заехав в Антиб, вернется сюда. Найти Блини в городе не составит особого труда.

Машинально он продолжал есть и нечаянно капнул буйябесом на бумагу. Тогда он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их в тарелку. Он был так озабочен своими мыслями, что даже не узнал машину Дезирэ, остановившуюся перед дверью; шофер поискал его глазами, а потом уселся за его столик.

— Как дела?

— Ничего.

— Меня хозяйка прислала.

— Уже поднялась?

— Да, сейчас, должно быть, одевается… Прямо скажу, встала она с левой ноги.

Владимир знал причину. На них обоих одинаково действовал праздничный перезвон колоколов, потому что праздники, как и воскресные дни, созданы преимущественно для толпы. А они оба не могли смешаться с толпой. У обоих с толпой не было ничего общего. Или, верней, остались только какие-то воспоминания…

— Что ей надо?

— Мы через час едем в Марсель.

— Элен тоже?

— У меня с собой письмо к ней.

— Дай сюда! И выпей чего-нибудь… Сейчас вернусь. У них в доме все были друг с другом то на «ты», то на «вы». Он поднялся на яхту и постучался в дверь салона, чего Блини не делал никогда.

— Вам письмо от матери… — сказал он.

Девушка готовила не жаркое, а котлету, перед прибором лежала раскрытая книга. На картонных тарелочках была разложена закуска.

— Передайте моей матери…

Она остановилась, посмотрела на часы.

— Вы тоже туда едете? — спросила она.

— Куда?

— В Марсель, с матерью и ее подругой…

— Да, она просила, чтобы я поехал.

— Так вот, скажите ей, что я не поеду.

— Но если мы к вечеру не вернемся, вы будете на борту одна.

— Ну и что?

— Вы не боитесь?

— Передайте моей матери, что мне не хочется ехать в Марсель.

Она села за стол; воздух в салоне был пропитан запахом поджаренной котлеты и солнечным зноем; залитая ослепительным светом, раскрытая книга лежала перед ней.

— Вы думаете, что… — осмелился он возразить.

— Значит, вы передадите моей матери то, что я сказала, не так ли?

Отвечать было нечего. В такие минуты она была высокомерна, как знатная дама эпохи французских королей. Но величие ее состояло из одиночества, из раскрытой книги и котлеты, из неприкосновенности маленького салона, где она будет жить, час за часом, будто за его стенами ничего более не существует.

— До свидания, мадмуазель!

— До свидания, Владимир!

Он сошел по трапу. Ждать было нечего, день неизбежно должен был кончиться именно так. Владимир выпил два больших стакана местной виноградной водки, и веки его тотчас же покраснели.

Был ли это в самом деле Коголэн? Во всяком случае, проехав известное количество километров, можно было увидеть такое название на придорожных столбах. К тому же это не имело никакого значения: просто то, что увидел Владимир, осталось у него в памяти под полюбившимся ему названием «Коголэн».

Машина шла в течение долгого времени вдоль сосновой рощи. Дезирэ неподвижно сидел за рулем, Жанна Папелье, как всегда, с ним рядом, а Владимир и Жожо — в глубине. От переднего сиденья их отделяло желтоватое стекло. Иногда они видели, как Жанна наклоняется к шоферу, губы ее шевелятся, но звука не было слышно.

Дорога пошла вверх. На одном из поворотов, неподалеку от фермы, они увидели странную процессию — люди шли, держась небольшими кучками. Это была свадьба. Мужчины были в черном, отчего их крестьянские лица казались особенно загорелыми. Девушки — в шелковых, голубых или розовых, платьях. Отцы семейств курили сигары, мамаши отличались внушительными размерами бюста.

Пиршество, очевидно, только что состоялось на ферме, и все вышли на шоссе подышать воздухом. Женщины держали мужчин под руку. Может быть, по вине заходящего солнца, а может быть, из-за темных рядов сосен, рыжеватого оттенка скал и необычайно чистого, совершенно прозрачного воздуха все это праздничное шествие казалось искусной деревянной резьбой, словно умелые нюрнбергские мастера вырезали и раскрасили этих мужичков и баб.