Жорж Сименон - Друг детства Мегрэ

— Нет, он попросил меня об отсрочке в несколько дней.

— Сколько ты попросил?

— Пятьдесят тысяч. Я хотел получить крупную сумму, чтобы покончить со всем и в другом месте начать снова.

— Значит, Жозе все-таки тебя потихоньку выставляла?

— Возможно. Она переменилась.

— Ну вот ты и заговорил как разумный человек, и, если будешь продолжать так же, я помогу тебе выпутаться из этой истории с наименьшими потерями.

— Ты сделаешь это?

— Какой же ты дурень!

Мегрэ проговорил эти слова чуть слышно, себе под нос, но Флорантен их расслышал и стал пунцовым.

Комиссар был прав. В Париже существует несколько тысяч людей, живущих в обход закона за счет более или менее очевидного жульничества, наивности или алчности себе подобных.

У них на примете всегда какой-нибудь сногсшибательный проект, для реализации которого им не хватает нескольких тысяч или десятков тысяч франков.

В конце концов они почти обязательно подцепят какого-нибудь богатого лопуха, и тогда некоторое время хорошо одеваются, ездят в автомобилях и посещают лучшие рестораны.

Когда деньги подходят к концу, они вновь влачат жалкое существование, пока не подвернется что-нибудь новое, и только один из десяти предстает перед уголовным судом или попадает в тюрьму.

Флорантен прошляпил все возможности и вот теперь так глупо упустил последнюю.

— Ну что, дальше ты будешь говорить сам или мне продолжать?

— Лучше ты.

— Посетитель требует тебя. Он знает, что ты в квартире, так как расспросил привратницу. Он не вооружен.

Он не особенно ревнив и не покушается на чью-либо жизнь.

Однако он необычайно возбужден. Жозе, страшась за тебя, говорит, что тебя нет, что ей неизвестно, где ты.

Он проходит столовую. Ты устремляешься в ванную, оттуда к стенному шкафу.

— Я не успел.

— Хорошо. Он приводит тебя в спальню.

— Во всю глотку вопя, что я ничтожество, — горько добавляет Флорантен. — И это при ней.

— Она не в курсе шантажа. Ничего не понимает. Ты просишь ее молчать. И несмотря ни на что, цепляешься за свои пятьдесят тысяч франков, которые рассматриваешь как твой последний шанс.

— Не знаю… Все потеряли голову. Жозе умоляла нас успокоиться. Тот был взбешен. В какой-то момент, поскольку я отказывался вернуть ему письма, он выхватил из ящика револьвер. Жозе закричала. Я испугался за себя и…

— И спрятался за нее?

— Клянусь, Мегрэ, пуля попала в нее случайно. Было видно, что у него нет навыка в обращении с оружием. Он размахивал руками. Я как раз собирался отдать ему его чертовы письма, когда грянул выстрел. Он удивился. Издал какой-то странный звук горлом и бросился в гостиную.

— С револьвером в руках?

— Думаю, да, потому как я его не нашел. Когда я склонился над Жозе, она была мертва.

— Почему ты не вызвал полицию?

— Не знаю.

— А я знаю. Ты подумал о сорока восьми тысячах, хранящихся в коробке из-под печенья, завернул коробку в газету, не подумав, что это утренний выпуск. Уходя из квартиры, ты вспомнил о письмах и сунул их в карман. Ты собирался разбогатеть. Отныне у тебя было кого шантажировать, и не из-за любовной связи, а из-за убийства.

— Почему ты так решил?

— А потому, что ты стер отпечатки пальцев с мебели и дверных ручек. Если бы были найдены только твои отпечатки, это не имело бы значения, ты ведь не мог отрицать, что бывал в квартире. Таким образом ты покрывал другого: в тюрьме он бы гроша ломаного не стоил.

Мегрэ грузно опустился на стул и набил новую трубку.

— Ты отправился к себе и положил коробку из-под печенья на гардероб. Но в тот момент не подумал о письмах, лежавших у тебя в кармане. Ты вспомнил обо мне и решил, что старый товарищ не станет тебя бить. Ты ведь всегда боялся, что тебя изобьют. Помнишь? Был у нас один коротышка, если не ошибаюсь, Бамбуа, который наводил на тебя страх только тем, что грозился ущипнуть тебя.

— Какой ты жестокий…

— А ты? Если бы ты не вел себя как последний подонок, Жозе не умерла бы.

— Я всю жизнь буду мучиться.

— Ее этим не воскресишь. А твои угрызения совести — не мое дело. Ты решил разыграть со мной небольшую комедию, но я с первых слов догадался: тут что-то не так. Все мне казалось враньем, искажением истины, но не удавалось нащупать нить, ведущую к ней. Больше всего мне не давала покоя привратница. Она гораздо сильнее тебя.

— Она никогда не могла меня понять.

— Ты же не мог понять ее. Храня в тайне имя посетителя, она не только получала две тысячи двести франков, но и гробила тебя. Что до твоего прыжка в Сену, тут ты совершил глупость, именно это навело меня на мысль о письмах. Было ясно: топиться ты не собирался. Хороший пловец не топится, бросаясь в Сену с Нового моста в нескольких метрах от баржи в то время суток, когда тротуары черны от народа.