Жорж Сименон - Кот

Что, интересно, произошло между ними? Из-за чего они поссорились? Теперь Маргарита не виделась с кюре, перестала заниматься приходскими делами и уже не занимала персональное место на скамье, а довольствовалась плетеным стулом где-нибудь в глубине церкви.

Если не считать дней венчания, Буэн лишь однажды зашел сюда, да и то из чистого любопытства. Он был крещен. Принял первое причастие. Но у них в семье к мессе не ходили, что, впрочем, не помешало отцу и матери быть похороненными по церковному обряду.

У него была единственная сестра, которая с ранних лет пошла по дурной дорожке. Долгие годы от нее не было никаких известий. Буэн не знал даже, жива ли она. Но вот в один прекрасный день он получил письмо, разыскивавшее его по многим адресам и испещренное пометками почтальонов. Сестра сообщала, что она замужем за мельником в окрестностях Тура, у нее двое детей, большой дом на берегу Луары и американская машина. Он так и не повидался с нею, написал только, что овдовел и вот-вот выйдет на пенсию.

Эмиль повернул направо, на бульвар Пор-Рояль, потом опять направо — на улицу Санте, такую же пустую, как в тот момент, когда он на нее вышел. В течение этой пятнадцатиминутной прогулки он прошел мимо больницы, тюрьмы, сумасшедшего дома, школы медсестер, пожарной части, церкви. Прямо-таки вся жизнь человека. Не хватает только кладбища, впрочем, до него тут рукой подать.

Когда он вернулся, один из его соседей, Виктор Макри, у которого страшно важная походка, вышел из дома № 3 и заводил машину. Они поздоровались. Машина сперва чихала, но мало-помалу мотор заработал ровно, и Макри отправился на Правый берег в отель, где служил швейцаром.

Маргарита и Эмиль знали всех, кто живет в тупике. Маргарита была владелицей домов на их стороне тупика; дома напротив ее отец потерял за несколько лет до смерти, и теперь там строят большое многоквартирное здание.

Буэн вынул из кармана ключ. Хотя прошло уже три года, ему все так же недоставало кота, и почти каждое утро он на миг застывал перед открытой дверью, словно, по укоренившейся привычке, впуская животное в дом. На втором этаже слышались шаги, в ванной журчала вода. Значит, можно открывать ставни. Вскоре темнота па улице поредела, свет фонаря стал бледнее, послышалось хлопанье дверей и звуки шагов, удаляющихся в сторону улицы Санте.

Утреннее одиночество и пустота не тяготили Эмиля. За свою жизнь он привык совершать одни и те же действия в одни и те же часы. Конечно, и часы у и действия менялись. У него бывали разные периоды, но каждый отличался определенным ритмом, и Буэн старался не нарушать его.

Сейчас было время — и теперь, и когда он работал на стройке — красного вина, краюхи хлеба и колбасы. Ею отец перед уходом на работу съедал большую миску супа, кусок жареного мяса или порцию рагу и брал с собою еще что-нибудь, чтобы днем заморить червячка.

Мать у Эмиля была низенькая, толстенькая. Он привык видеть ее за стиркой белья, которое она потом развешивала во дворе. Стиральных машин тогда еще не было. А впрочем, даже если бы они и существовали, стиральная машина оказалась бы им не по карману. Да мама и не доверяла бы ей, как не доверяла любым электрическим приборам. Белье она кипятила в огромном оцинкованном баке, и поскольку нуждалась в помощи мужа или сына, чтобы снять его с плиты, кипячение приходилось начинать задолго до того, как они уходили на работу. А еще бывали дни глаженья, вечера, посвященные штопке носков и чистке медной посуды, так что вся неделя складывалась из сменяющих друг друга картин и запахов.

Забавно, но с возрастом Эмиль почти перестал ощущать запахи. Да и улицу он теперь воспринимает иначе, не так, как раньше, когда все происходящее на ней казалось ему непрерывным, вечно меняющимся спектаклем. Тогда он плыл в толпе, и у него было чувство, что он является частицей общности, участвует в некоей симфонии, и каждая нота, каждое цветовое пятно, каждое дуновение, жаркое ли, холодное ли, восхищали его.

Эмиль не смог бы сказать, когда все переменилось. Наверно, происходило это постепенно и незаметно, по мере того как он старел. Он ведь не замечал, что стареет. И не чувствовал себя стариком. Более того, подумав как-то о своем возрасте, удивился. Нет, он не стал ни мудрее, ни безразличнее. В нем сохранилось еще много ребяческого — мысли, жесты, пристрастия мальчишки, каким он некогда был.

На площади Сен-Жак Эмиль купил утреннюю газету и за завтраком быстро проглядел ее. Маргарита подолгу сидела наверху за туалетом. Четыре года назад, когда они еще разговаривали, Эмиль заметил, что, принимая ванну, опасно закрываться на задвижку: если ей вдруг станет плохо, никто об этом не узнает. И даже теперь, хотя они находились в состоянии войны, у него осталась привычка прислушиваться, как там дела в ванной. Это было несложно, потому что ванная находилась прямо над кухней. Канализационный стояк проходил за буфетом, так что было слышно, когда ванна опорожнялась.