Жорж Сименон - Тюрьма

— Ты что-то сказал?

— О чем ты задумалась?

— Ни о чем. Просто так. Я никогда ни о чем не думаю, ты ведь знаешь.

Странная она. И Адриена тоже. Ее большие, окаймленные огромными ресницами глаза чаще всего не выражали никакого чувства. Все женщины со странностями. А мужчины? О свойствах мужчин и женщин толкуют вкривь и вкось. Пишут всякий вздор, не имеющий ничего общего с действительностью. А он сам, Ален, разве не странный тип?

Какой-то полицейский, вышедший подышать, двинулся к нему, поправляя пояс; должно быть, захотел проверить, что тут за машина. Ален нажал на газ.

Завтра утром, в газетах… Он удивился, что до сих пор еще не подвергся нападению репортеров и фотографов. Видимо, дело пока что ну, это все равно ненадолго! — пытались замолчать. Из уважения к нему? Или к его высокопоставленному свояку?

В семье Бланше все занимали высокие посты: отец, трое сыновей. Наверно, судьба старшего сына была решена уже в день рождения: «Политехническая школа». [1] Самые привилегированные высшие учебные заведения Франции

Когда родился средний, изрекли: «Нормальная школа». [2] Нормальная школа — педагогический институт с филологическим уклоном Младшему предназначили: «Министерство финансов».

И вышло как нельзя лучше. Все они достигли высокого положения, все трое восседали в просторных кабинетах государственных учреждений, двери которых отворяет представительный швейцар с цепью на шее.

От них смердило.

— Дерьмо! Дерьмо! И еще раз дерьмо!

Он их не выносил.

Нет, надо что-то делать, слышать человеческие голоса, с кем-то говорить! С кем — этого он и сам не знал. Улица Риволи. Он вошел в знакомый бар.

— Привет, Гастон!

— Вы один, господин Ален?

— Как видишь. Чего не случается на белом свете!

— Двойное виски?

Ален удивленно пожал плечами. С чего бы это он вдруг стал пить не то, что всегда?

— Надеюсь, ваша жена здорова?

— Полагаю, что вполне.

— Но ее нет в Париже?

Ален снова обрел свой вызывающий тон.

— Наоборот. Она именно в Париже. До того в Париже, что дальше ехать некуда. В самом пупе, можно сказать.

Гастон недоуменно посмотрел на него. Какая-то парочка прислушивалась к их разговору, наблюдая за ним в зеркале позади стойки с бутылками.

— Моя жена сидит в предварилке. Его слова не произвели на бармена никакого впечатления.

— Ты никогда не слышал про предварилку на набережной Орлож?

Бармен как-то неопределенно улыбнулся.

— Она убила свою сестру.

— Несчастный случай?

— Маловероятно. У нее в руках был пистолет.

— Вам бы все шутить.

— Завтра утром прочтешь в газетах. Получи с меня.

Ален положил на стойку стофранковый билет и встал с табурета, так ничего и не решив. Четверть часа спустя он подъезжал к своему дому. На тротуаре, у подъезда, толпилось не меньше двадцати человек, среди которых легко было узнать фоторепортеров с аппаратами через плечо.

Он чуть было не нажал на газ, но передумал. Зачем? Он затормозил, и в ту же минуту его ослепили вспышки магния. Репортеры бросились к машине, он открыл дверцу и вышел, стараясь по возможности сохранять достоинство.

— Минутку, Ален…

— Валяйте, ребята…

Он дал себя сфотографировать сначала у распахнутой дверцы на краю тротуара, потом-закуривая сигарету. В руках у репортеров были блокноты.

— Скажите, господин Пуато… Новичок. Еще не знает, что все зовут его запросто Аденом.

— Послушайте, братцы, по-моему, здесь сыровато? А? Почему бы вам не подняться ко мне?

Нужно было знать Алена так, как знала его Мур-мур, чтобы заметить, насколько необычно звучит его голос. Нет, в нем не слышалось подавленности, как на набережной Орфевр. Наоборот, теперь в нем напряженно звенели металлические нотки.

— Входите же. Все входите.

__Восемь человек втиснулось в лифт, остальные устремились вверх по лестнице. На площадке перед входной дверью произошла заминка: Ален хлопал себя по карманам, пытаясь найти ключ. В конце концов он обнаружил его в кармане, куда никогда не клал.

— Выпьете? — спросил он, направляясь к бару и бросив на ходу пальто в кресло.

Фоторепортеры после мгновенного колебания решились все же не упускать эффектный кадр. Ален и глазом не моргнул, когда щелкнули аппараты.

— Всем виски?

Только один попросил фруктового сока. Мокрые ноги оставляли темные следы на бледно-голубом ковре, покрывавшем пол. Высокий костлявый парень в мокром дождевике уселся в кресло, обитое белым атласом.