Жорж Сименон - Жомон, остановка 51 минуту

— Значит, вы положили ваш багаж сюда, а сами уселись в противоположном углу. По диагонали…

— Покойный… то есть, я хочу сказать, этот господин… вошел следом… — продолжал Бонвуазен, которому безумно хотелось поговорить.

— Без багажа?

— Он нес с собою только плед…

Мегрэ вышел посовещаться с племянником. Они вновь просмотрели содержимое бумажника убитого, где нашли багажную квитанцию. Вещи уже прибыли в Париж, и Мегрэ позвонил, чтобы чемоданы срочно открыли.

— Хорошо! Теперь… — он указал на Хауке, — этот господин?

— Он сел в Кельне…

— Это верно, господин Хауке?

— Точнее, в Кельне я перешел в другое купе… Раньше я ехал в купе для некурящих…

Доктор Гельхорн тоже сел в Кельне, где он жил. Пока Мегрэ, сунув руки в карманы, задавал вопросы, что-то бормотал себе под нос, внимательно всматривался в каждого, Поль Виншон, как хороший секретарь, на ходу делал записи. Вот что можно было в этих заметках прочесть:

«Бонвуазен: До немецкой границы казалось, что только мы с мадам Ирвич знакомы между собой… после таможни мы все кое-как устроились, чтобы вздремнуть, и притушили лампу… В Льеже я увидел, что дама, сидящая напротив меня (Лена Лейнбах), хочет выйти в коридор. Господин, сидевший в другом углу (Отто Браун), тут же встал и спросил у нее по-немецки, куда это она собралась.

— Я на минутку, подышать воздухом, — ответила женщина.

И я совершенно уверен, что он сказал ей:

— Садись на место!»

Дальше Бонвуазен рассказывал:

«В Намюре она снова хотела выйти, но Отто Браун, который, казалось, спал, пошевелился, и она осталась.

В Шарлеруа они снова разговаривали, но я уже засыпал и помню смутно…»

Значит, в Шарлеруа Отто Браун был еще жив! Был ли он еще жив в Эркелене? Этого никто не мог знать.

Таможенник лишь приоткрыл дверь и, увидев, что все спят, удалился.

Значит, именно между Шарлеруа и Жемоном, то есть в течение часа или полутора часов, кто-то из пассажиров должен был подняться, приблизиться к Отто Брауну и вонзить ему в сердце булавку.

Только Бонвуазену не было нужды подниматься. Стоило ему немного наклониться вправо — и он коснулся бы немца. У Хауке, сидевшего напротив, тоже была выгодная позиция, затем шел доктор Гельхорн и, наконец, обе женщины.

Несмотря на холод, на лбу у Мегрэ выступили капли пота. Лена Лейнбах пожирала его бешеным взглядом, а мадам Ирвич жаловалась на ревматизм и по-польски изливала душу Бонвуазену.

Томас Хауке вел себя с большим достоинством, крайне высокомерно, а Гельхорн утверждал, что у него срывается важная встреча в Лувре.

Вот еще записи Виншона:

«Мегрэ Лене: Где вы живете в Берлине?

Лена: Я приехала туда всего на восемь дней. Остановилась, как всегда, в «Кайзерхофе»…

М.: Вы были знакомы с Отто Брауном?

Л. Л.: Нет! Может быть, мы встречались в холле или в лифте…

М.: Почему же после немецкой границы он заговорил с вами так, будто вы были знакомы?

Л. Л. (с иронией): Возможно, потому, что мы оказались на чужой территории, и он обнаглел… В Германии еврей не имеет права ухаживать за женщиной арийской крови…

М.: И поэтому он не позволил вам выйти в Льеже и в Намюре?

Л. Л.: Он просто сказал, что я могу простудиться…»

Допрос еще продолжался, когда позвонили из Парижа. В восьми чемоданах Отто Брауна содержалось столько одежды, белья и других предметов личного обихода, что можно было предположить: бывший банкир уезжал надолго, если не навсегда.

Но денег — ни гроша! А в бумажнике — только четыреста марок! Что же до других пассажиров, то у них нашлось:

У Лены Лейнбах — 500 французских франков, 50 марок, 300 крон.

У доктора Гельхорна — 800 марок.

У Томаса Хауке — 40 марок и 20 французских франков.

У мадам Ирвич — 30 марок, 100 франков и кредитное письмо на имя польского банкира в Париже.

У Бонвуазена — 12 злотых, 10 марок, 5000 французских франков.

Оставалось осмотреть ручную кладь, которая находилась в купе. В саквояже Хауке лежали только запасной костюм, смокинг и белье. У Бонвуазена нашли две колоды крапленых карт. Но настоящее открытие было сделано при осмотре чемоданов Лены Лейнбах: под хрустальными и золотыми флаконами, под бельем и платьем обнаружилось искусно встроенное двойное дно.

Но тайник оказался пустым! На все вопросы Лена Лейнбах отвечала одно:

— Я перекупила эти чемоданы у одной дамы, которая занималась контрабандой. Представился прекрасный случай… Я лично никогда не пользовалась тайниками…

Так кто же убил Отто Брауна в синеватой полутьме, царившей в купе, между Шарлеруа и Жемоном?