Джон Карр - Ночь у Насмешливой Вдовы

— Он мне и самой не слишком нравится — сейчас.

— Да, — продолжал Уэст, — сегодня он прочел самую дурацкую проповедь, хотя я почти восхищался его храбростью. А когда его самоуверенность с треском рухнула — я как будто слышал, как трещат обломки. После такого нельзя ненавидеть. Что же касается Корделии Мартин… Полагаю, ты ничего не слышала из того, что здесь говорилось?

Джоан замялась:

— Извини, дорогой, но… Я слышала все.

— Так ты обо всем знала?!

— Только частично, милый. В деревне все только и говорили о том, что несчастная мисс Мартин влюблена в него.

— Как бы там ни было, — Уэст пожал плечами, — дело дрянь. Очевидно, аноним приписал Хантеру больше женщин, чем имел турецкий султан.

— Гордон, по-моему, это не смешно.

— По-моему, тоже! Особенно потому, что и твое имя…

Над молодыми людьми нависла широкая и черная тень.

— Ого! — воскликнул голос, да так злорадно, что они невольно отпрянули друг от друга. — Ого! Вот вы где!

Интересно было бы запечатлеть в тот миг на пленке немую сцену: Уэст поднял голову, пораженный, раскрыв рот; Джоан во фривольной позе, юбка задралась выше колен; и сэр Генри Мерривейл, взирающий на парочку сверху. На руке у него висела корзинка с анонимными письмами — он был словно дьявол, собирающий души грешников.

Старшего инспектора Мастерса удивило бы, что Г.М. (по крайней мере, в тот момент) не отпустил язвительного замечания по поводу «телячьих нежностей». «Телячьи нежности» — тема, на которую он был способен высказываться бесконечно.

— Знаете, — заявил Г.М., — со вчерашнего вечера я все время хотел немного поболтать с вами обоими. А сейчас беседа становится все более и более необходимой… Вы ведь молодой Уэст, не так ли?

— Верно, сэр, — улыбнулся Уэст, помогая Джоан подняться. — А вы, разумеется, Старый маэстро? — Он перестал улыбаться. — Вы тот, кто раскрывает убийства, совершенные в запертых комнатах?

— Надеюсь, — отвечал Г.М. без всякого выражения.

Хотя его ответ, возможно, прозвучал и загадочно, было очевидно, что и Уэст, и Джоан более или менее поняли, что он имеет в виду. Джоан, стиснув зубы, решила, что ни за что, ни за что не выкажет еще раз признаков ужаса, какие продемонстрировала прошлым вечером. В глубине души она всегда помнила мать, а также — по рассказам — прабабку и тетку своего отца: все они были женами офицеров, которые смело смотрели в глаза опасности и никогда ничего не боялись. Джоан могла бы заявить, что перестала бояться, попросту забыв о страхе.

— Сегодня, в воскресенье, — продолжат сэр Генри Мерривейл, разглядывая содержимое плетеной корзинки, — я все утро перечитывал и сличал анонимки. И пришел к некоторым интересным выводам.

— Извините, что перебиваю, — вмешалась Джоан. — Но были ли у вас другие… посетители после того, как я ушла?

— О, множество. Мы получили, — Г.М. засопел, — довольно много писем, адресованных девице по имени Марион Тайлер, которой приписали интрижку со священником.

— Еще одна?! — поразился Уэст, очнувшись от раздумий. — Нет, погодите! Значит, Марион и есть та, с которой, по словам Тео Булла, викарий «крутит любовь»?

— Так я и думала, — холодно заметила Джоан. — Так я и сказала тебе вчера вечером, Гордон. Разумеется, сама Марион тут совершенно ни при чем. Ее не в чем упрекнуть!

— И еще, — продолжал Г.М., пристально разглядывая своих собеседников, — еще четыре наглые писульки, адресованные доктору Иоганну Шиллеру Шмидту. Наконец, пока здесь шла перепалка, с последними двумя письмами заглянул Рейф Данверс.

— Такой милый старичок? — удивилась Джоан. — А его-то в чем обвиняют?

Лицо Г.М. осталось совершенно невозмутимым.

— Я уже видел одно из адресованных ему писем вчера днем, — заявил он. — Именно благодаря ему я напал на след машинки, на которой были отпечатаны все послания.

И Джоан, и Уэст не отрывали от Г.М. глаз.

— У Рейфа, — так же ровно и невозмутимо продолжал великий человек, — очень плохое зрение. Достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что он плохо видит. В работе он пользуется лупой. Но Рейф любит выглядеть эффектно — уж он такой. Он носит очки без оправы, которые сползают на самый кончик носа; за двадцать лет он приучился не смотреть в них. Поэтому он не заметил, что на месте запятой стоит восклицательный знак… Что с вами, милочка? — Г.М. помрачнел. — Вчера, — продолжал он загробным голосом, — вы получили письмо одновременно со священником. Потом вы ворвались в лавку Рейфа, собираясь купить книгу о Насмешливой Вдове. Письмо сейчас при вас — вы ведь не положили его в корзинку вместе с остальными шестью. Я хочу взглянуть на него.