Эрик Линклэйтер - Мистер Бикулла

Из соседней комнаты послышался капризный плач младенца, привыкшего подавать голос, чтобы привлечь к себе внимание. Плач становился громче, дошел до яростного крика, а затем вдруг прекратился, будто ребенок прислушивался, идут ли к нему… Затем приглушенное хныканье снова перешло в неистовый рев, который то стихал, то опять достигал апогея.

— С другой стороны, — произнес Лессинг, встав и направившись к двери, — возможно, я слишком снисходителен к ней. Наверное, она того не стоит.

Клэр Лессинг и Ронни Киллало вышли из ресторана на Шарлот-стрит и в теплых сентябрьских сумерках побрели в западном направлении. К ее удивлению, он сам заплатил за обед, заплатил без всяких комментариев, без кривляний и усмешек, нередко означавших, что ей следует достать свой собственный кошелек. И теперь, когда она прошла рядом с ним с полмили, опираясь на его руку и слегка прижимаясь к нему плечом, он удивил ее еще раз, остановив проезжавшее мимо такси и дав водителю адрес своей квартиры в мансарде на Батавия-стрит, неподалеку от Ворвик-авеню.

— В последние годы ты не располагал такими средствами, — сказала она. — Едва ли у тебя могла появиться достойная работа.

— У меня нет работы, — ответил он, — но порой появляются неплохие идеи. Иногда мои собственные, иногда чужие. Эту мне подкинула одна из воскресных газет.

— Что за идея?

— Написать биографию Фанни Брюс, две тысячи слов.

— И ты написал?

— Конечно. Они предложили мне пятьдесят гиней. Возможно, это не так много, но все-таки больше, чем ничего.

— А тебе не приходило в голову, что писать подобные вещи бестактно?

— Но бедняжка мертва. Ей теперь уже все равно.

— И тебе это, видимо, тоже… Ведь ты не слишком скорбишь?

— Я не могу себе этого позволить.

— Есть люди, которые…

— Умолкни. Я не терплю критики в свой адрес.

— И ты это подпишешь? Своим именем?

— «Ронни Киллало. Лучший друг покойной».

— Боже мой, Ронни! Что скажет твой отец?!

— Он этого не увидит. В его клубе не читают подобных газет.

— Но если бы он…

— Ну и что? Его теперь ничто не трогает, в этом нет моей вины.

— Раньше тебе были свойственны человеческие чувства, Ронни…

— Только не к нему. Он дьявольски гордился двумя моими братьями, пока их не убили, а ко мне он всегда относился как к собаке, подобранной на улице. За что и был наказан. Теперь у него остался только я. Я и эта горластая интеллектуалка, на которой женился Эдуард, но ее он тоже терпеть не может. Она будет воспитывать его внуков без всякого уважения к прошлому, без благоговения перед старыми добрыми временами, когда он был счастлив. Отец не сможет ей этого простить, потому что не в силах смириться с тем, что его пора давно прошла. Ему шестьдесят три, но выглядит он на все семьдесят пять, — и все из-за своей гордыни и нежелания взглянуть правде в глаза. Впрочем, и мы сами моложе не становимся. Я уверен, что наши маленькие хитрости когда-нибудь выплывут наружу. Как у вас с Джорджем?

— По крайней мере, он мне верит, — нашлась она.

— Он из тех психоаналитиков, к которым я обратился бы, если бы мне понадобилась такого рода помощь. Я приветствую тех, кто верит в других… Здесь сверните налево и остановите у того светофора.

Когда она поднималась за ним по длинной неудобной лестнице, одна из ступенек последнего пролета скрипнула. Клэр зашла в ванную и подправила макияж. Из туалета донесся звук сливаемой воды, и минуту-другую она ждала в маленькой пыльной гостиной под покатым потолком, тихо возмущаясь беспорядком и грязью. Вскоре появился Ронни с бутылкой бренди в одной руке, двумя бутылками имбирного эля в другой и бокалами в карманах пальто.

— Как бы это ни называлось, — сказал он, — «Хеннесси», «Корвуазье», «Бисквит», «Дюбоше» или просто бурда, мне все равно нравится. Поздно вечером или завтра в десять утра этот напиток поможет мне достойно встретить удары судьбы, будь она трижды проклята! Похоже, ты не в духе, но это исправимо. Пей, Клэр, только не дегустируй, а пей как лошадь.

— Я не хочу, — сказала она.

— Вот так незадача. Почему же?

— Мне не нравится, что ты зарабатываешь статьями об этой девушке.

— Я написал только одну статью.

— Ты написал правду?

— До некоторой степени.

— А ты кому-нибудь рассказывал всю правду?

— Безусловно.

— И я хочу знать.

— Ты разве не читаешь газет?

— Читаю. Я читаю их уже много лет. И именно поэтому я прошу тебя рассказать мне все, как было.