Дэвид Осборн - Убийство на острове Марты

Было бесполезно пытаться спрятать мою довольно-таки громоздкую машину от посторонних глаз. Я подъехала прямо к дому и припарковалась у ступеней широкой, провисшей тесовой веранды, опоясывающей всю переднюю часть дома. Если бы меня здесь застали, можно было отговориться тем, что, дескать, я увидела дверь открытой и испугалась, что Грейс, не дай Бог, лежит больная; или сказать первое, что придет в голову, смотря по обстоятельствам, у меня это обычно получается неплохо.

Нет ничего более мрачного, чем пустой дом. Снаружи, как и внутри, — тишина. Я стояла у своей машины и чувствовала, что тишь обволакивает меня, точно ватное одеяло. Затененные окна безмолвно уставились на меня, словно глаза шпиона. Замшелые кирпичные стены хранили глубокое молчание, как и полуистлевшие, облупившиеся крашеные деревянные карнизы, как и шиферная крыша, и трубы над ней. Изредка слышались крики птиц, где-то звенела песня цикады, кровь пульсировала у меня в ушах. И только.

Я поднялась по ступенькам, пересекла веранду и позвонила у парадной двери — на случай, если Грейс передумала и осталась дома. Подождав немного, позвонила еще, прислушалась к звукам колокольчика, раздававшимся далеко внутри. Потом подняла дверной молоток, в форме латунной львиной головы, и с силой опустила его три раза. Эти агрессивные действия должны были помочь мне сохранить присутствие духа. Ответом было молчание.

Спустя одну-две минуты я обошла дом и постучалась в заднюю дверь. Я не отдавала себе ясного отчета в том, как мне попасть внутрь. Кажется, я по-глупому надеялась, что, возможно, в одной из комнат нижнего этажа окажется открытой балконная дверь. А может статься, не закрыли дверь гостиной, выходящую на заднюю лужайку. Жители пригорода не всегда так уж скрупулезно соблюдают меры предосторожности, покидая дом на несколько часов, как это делают городские жители. Но все, разумеется, было заперто, и шторы в гостиной задернуты. Но вот, к своему удивлению, я заметила, что кухонная дверь на половине слуг приоткрыта. Я прошла к ней и осторожно растворила ее. На истертый линолеум узкой передней упал солнечный свет, и целая туча мух поднялась и осела в свободном парении.

Когда в предположительно пустом доме одна из дверей оказывается незапертой, это всегда настораживает. Дверь ведь не может открыться сама собой, разве что от очень сильного ветра. И если исключить то, что Грейс случайно забыла запереть ее, не означает ли это, что кто-то помимо меня забрался в дом и находится сейчас внутри?

Вся моя решимость испарилась. Я с усилием произнесла: «Грейс!» Голос отказывался мне повиноваться и прозвучал тихо и невнятно. Ответом было молчание. За узкой полосой солнечного света в холле были видны только неясные тени. Я шагнула через порог и снова позвала: «Грейс!» Ноги подо мной подгибались, как это бывает во сне, когда хочешь бежать от опасности — и не можешь. Но вот где-то вдали послышался слабый звук, заставив меня замереть на месте и обратиться в слух. Сначала я решила, что это — ритмичное тиканье старинных часов, которые стояли в холле, соединяющем столовую и буфетную: оба эти помещения были расположены впереди, ближе к кухне. Но тут я сообразила, что на таком расстоянии можно услышать тиканье часов только при открытых дверях, а сейчас они были закрыты. Тогда что это за звуки?

Слева от меня уходила вверх в темноту узкая витая лестница — там были спальни прислуги. У меня было такое чувство, что кто-то невидимый, возможно, стоит где-нибудь наверху. Справа находилась открытая дверь в кухню. Там тоже мог притаиться кто-нибудь и ждать удобного момента, чтобы выйти. Я сделала глубокий вдох и шагнула в дверной проход. Если бы на кухне оказалась всего-навсего сама старая Грейс, мирно склонившаяся над столом, шелуша горох, я бы, наверное, завопила от ужаса и убежала.

На кухне никого не было. Определить происхождение загадочных звуков труда не составляло: над раковиной старого образца, оправленной в медь, подтекал кран, из которого через равные промежутки времени капала вода. По привычке мне захотелось завернуть кран и прекратить эти монотонные звуки, но не хватило духу: если я войду в кухню, мне придется выходить обратно, не зная, не вошел ли кто-нибудь за это время в холл снаружи либо сверху, из комнат прислуги; а я не хотела оказаться в таком положении.

Я продолжала свой путь по затемненному коридору. Холодная кладовая, небольшой туалет для прислуги, где отсутствовало сиденье, дверь, ведущая, как мне показалось, на чердак, буфетная… В нее вела раздвижная дверь с небольшим оконцем, и я принудила себя заглянуть в него. В буфетной было темно и не было видно, есть там кто-нибудь или нет. Когда я толкнула дверь, ее пружины жалобно заскрипели. Но внутри снова никого и ничего не оказалось — просто затхлое помещение, погруженное во мрак. По-видимому, им не пользовались много лет.