Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе

Однако мои мысли то и дело возвращались к Нэнси и к тому, что она мне рассказала. Если только выяснится, что именно учиненная старшеклассницами Инквизиция толкнула Мэри на самоубийство, то по закону должно состояться коронерское расследование. И, конечно, будут допрошены девочки, в том числе Нэнси. Думаю, Эллен не осмелится просить их, и особенно Нэнси, тем более когда я нахожусь здесь, держать язык за зубами, и если коронер придет к выводу, что Мэри покончила с собой, школа окажется в весьма трудном положении. Родители пансионерок будут до крайности взбудоражены случившимся и, несомненно, зададутся вопросом: какие же порядки существуют в школе, если четырнадцатилетний ребенок решился на самоубийство. А если, паче чаяния, школа будет признана невиновной, то у них вполне резонно возникнет другой вопрос: почему никто не заметил, что девочка находится в крайне угнетенном состоянии, и не обеспечил ей квалифицированную помощь.

Я ушла с обеда встревоженная и подавленная. Мне было больно видеть, как расстроена моя дорогая Нэнси. Я пошла пожелать ей спокойной ночи и снова выслушала рассказ о том, как ужасно страдала Мэри, какой жестокой была Инквизиция и как она, Нэнси, ненавидела Сисси Браун.

Я провела с ней около часа, и вдруг погас свет. На мое предложение переночевать у меня в номере Нэнси ответила отказом.

— Я не боюсь привидений, Маргарет. И не испугаюсь, если Мэри ночью придет сюда, в спальню.

Я уезжала рано утром на следующий день, поэтому попрощалась с Нэнси, расцеловав ее и пообещав позвонить, как только вернусь в Нью-Йорк.

Если Нэнси не боялась привидений, то я и подавно, и все же, проходя мимо церкви по пути к себе, в гостевой корпус, я невольно содрогнулась. Смутный силуэт церкви, темные школьные здания, длинные тени, отбрасываемые старинными уличными фонарями на газон и тропинку, ведущую к старой Коптильне, шелест ветерка в ветвях гигантских, обрамляющих газон вязов — все это вместе взятое, как говорили в старину, повергло меня в дрожь.

Однако еще больший страх я испытала, войдя в свой номер. Я отчетливо слышала, как кто-то ходит у меня в спальне, а потом этот кто-то выключил там свет и появился в проеме двери, ведущей в холл.

— Добрый вечер, миссис Барлоу.

Я сразу же узнала ее, хотя мы не виделись с тех пор, как я покинула «Брайдз Холл». Те же худые плечи, те же некрасивые, грубые руки, впалая грудь, редкие волосы, — изрядно поседевшие, гладко зачесанные назад и затянутые тугим узлом на жилистой шее, все тот же унылый, враждебный взгляд, тонкие, плотно сжатые, без намека на женственность, губы. Это была Гертруда Эйбрамз, кастелянша. Я выдавила из себя любезную улыбку и бодро воскликнула:

— Гертруда, рада вас видеть! Как поживаете?

Она не ответила на мое приветствие, по-видимому, уловив в нем фальшивые нотки. Ее лицо оставалось, как всегда, неприязненным.

— Я пришла проверить, не упустила ли горничная чего из вида, — сказала она холодным тоном.

Я заверила ее, что номер в идеальном порядке. И в самом деле, постель была разобрана, ночная рубашка вынута из моего чемодана и аккуратно разложена на кровати, а дорожный швейцарский будильник поставлен на ночной столик. Мне вдруг пришло в голову, что она находилась здесь по какой-то другой причине, но по какой именно — я не могла себе представить.

И на этот раз ее ответ прозвучал сухо и не слишком любезно:

— Очень хорошо, мадам. Тогда — спокойной ночи.

Я пошла проводить ее до дверей. Я не могла избавиться от ощущения неловкости и предприняла последнюю попытку разрядить ситуацию, сказав:

— Гертруда, Нэнси говорит, вы были близки с бедняжкой Мэри. Я потрясена случившимся. Должно быть, вы очень переживаете.

Она обернулась и, глядя на меня в упор, выпалила:

— Нет, я была с ней не ближе, чем со всеми остальными ученицами. Не знаю, откуда Нэнси это взяла.

Я постояла в дверях, пока она не исчезла в темноте, а вернувшись в номер, первым делом опустила жалюзи и плотно задернула шторы на окнах, обращенных в сторону леса, скрытого за сплошной непроницаемой черной стеной ночного мрака, потом разделась и пошла в ванную.

Стоя под душем и смывая нежную, ароматную пену дорогого французского мыла, которое было приготовлено для меня в ванной, я пыталась отвлечься от мыслей, связанных с «Брайдз Холлом», и переключиться на планерные состязания, в которых мне предстояло участвовать в субботу. Но события последних дней снова и снова проносились у меня в голове, а позже, уже лежа в постели с выключенным светом, я погрузилась в воспоминания о годах моего собственного ученичества, которые всю жизнь пыталась вытравить из памяти. Потом я уснула, не преминув мысленно отчитать дочь за то, что она настояла на своем и определила Нэнси в «Брайдз Холл». Я с нетерпением ждала утра, когда смогу уехать отсюда.