Гилберт Адэр - Ход Роджера Мургатройда

– Фаррар!

– Что, ваше преподобие?

– Если я… нельзя ли мне стакан воды? У меня словно перехватило горло. Какой-то спазм.

– Сию минуту, ваше преподобие.

– Благодарю вас.

Чуть погодя, сделав несколько глоточков, он был готов продолжать – настолько, насколько вообще был способен.

– Ну… вы знаете, я получил приход здесь в тысяча девятьсот девятнадцатом – в январе, по-моему? Или в феврале… ну, да это, в сущности, не важно.

– Да, в сущности, нет, – сухо сказал старший инспектор. – Пожалуйста, продолжайте.

– Во всяком случае, это был один из первых месяцев девятьсот девятнадцатого вскоре после окончания войны, а моим предшественником в приходе был молодой человек, относительно молодой, тем не менее пользовавшийся большой популярностью, я бы даже сказал – большой любовью среди прихожан. Тем более что он пал на поле боя… во время одного из решающих наступлений. Мне следует также объяснить, что он так стремился исполнить свой долг перед королем и отечеством, что скрыл свой духовный сан и завербовался как простой солдат. Был затем отправлен на фронт, где и пал истинной смертью героя. Знаете, его упоминали в сводках и поговаривали о посмертном награждении Георгиевским крестом.

Как бы то ни было, когда я приехал сюда в девятнадцатом году, я обнаружил, что его присутствие здесь, если можно так выразиться, было еще очень-очень ощутимо. Не то чтобы что-то имелось против меня, тороплюсь я добавить – ну, не в начале, – а просто местные жители не забыли его блистательную доблесть. Боюсь, в сравнении я не мог их не разочаровать.

Несомненно, это объясняет, почему, когда мы с Синтией переехали сюда, прихожане поначалу нас чуточку сторонились, чуточку на нас «морщились». Особенно некая миссис де Казалис. Она наша местная гранд-дама и, очевидно, была «на дружеской ноге» с моим предшественником. Хакер, деревенский мастер на все руки, даже придумал ей прозвище «Любимочка викария». Ну, знаете, как школьник, которого дразнят «любимчиком училки»?

И вскоре стало ясно, что она ожидает, что все будет продолжаться как раньше. Видите ли, мой предшественник был холост, и, хотя это должно было расцениваться как минус, на самом деле все сложилось прямо наоборот. Все местные дамы – нет, инспектор, мне не хотелось бы представить их ВСЕХ как пронырливых сплетниц, – но все местные дамы, СОДЕЙСТВУЮЩИЕ приходским делам, вы понимаете, организующие наши Благотворительные Распродажи, и Загадочные Экскурсии, и Прогулки в Шарабанах для стариков, так все они прямо-таки пребывали на седьмом небе, поскольку у них не было помехи в лице супруги священника, которая руководила бы всеми этими мероприятиями, как требует традиция.

А потому, по меньшей мере в первые месяцы, мы влачили довольно одинокое существование. Вообще это одинокие края, и у нас были обычные наши затруднения с обретением новых друзей. И вот, не подумав о возможных последствиях, Синтия немедленно и рьяно принялась за исполнение обычных обязанностей супруги приходского священника и, боюсь, только наступила кое-кому на ногу. И потом у нас дома даже произошло что-то вроде публичного объяснения, если можно так выразиться.

Я и сейчас вижу, как они сидят в нашей маленькой гостиной, постукивая чашками с чаем о блюдца, будто сборище мадам Дефарж перед гильотиной, и после нескольких жалящих упоминаний об ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ моего предшественника, о его героизме и так далее миссис де Казалис обернулась ко мне и спросила крайне бесцеремонно: «А чем занимались ВЫ в дни Великой войны, викарий?» «ВЫ», разумеется, она выделила.

Наступила многозначительная пауза, а затем старший инспектор – единственный из слушавших священника, кто не знал развязки его истории, предложил ему продолжать.

– Вы понимаете, инспектор, – сказал священник, – я вовсе не собирался солгать. Вовсе не собирался. Это было словно… ну, словно я не УКРАЛ правду – так я, знаете ли, определяю ложь: как украденную правду, – но как бы растратил ее.

Эта оригинальная идея явно заинтриговала полицейского.

– Растратили правду? Признаюсь, я не…

– Словно я временно украл чью-то чужую правду, чтобы выбраться из затруднительного положения, но с твердым намерением возвратить ее, едва кризис минует. Увы, – вздохнул он, – подобно многим растратчикам до меня, мне пришлось убедиться, что удобный момент для возвращения украденного все не наступает и не наступает. Вы не успели бы и глазом моргнуть, как я принялся красть другие, не принадлежащие мне правды, пока не обнаружил… Господи, прости меня… пока не обнаружил, что живу в перманентной лжи. Во лжи и в кошмаре.