Жорж Сименон - Пассажир «Полярной лилии» (cборник)

— Как, по-вашему, не стоит задраить люки?

До сих пор «Полярная лилия» шла под прикрытием почти непрерывной цепи островов и скал. Эта цепь возобновляется у Лофотен, но к вечеру пароход окажется в открытых водах, а ветер, безусловно, начнет крепчать.

— Не повредит, — отозвался колосс, закутанный в мех и обутый в огромные сапоги на деревянной подошве.

Вринс, по обычаю, стоял в углу мостика, в центре — лоцман, время от времени жестом указывающий ему курс; его рука в оленьей варежке казалась чудовищно распухшей.

Капитан окинул обоих сравнивающим взглядом и снова пожал плечами. Заговорить с молодым человеком он не решался, понимая, как неловко сейчас Вринсу: тот и глаза-то поднять на него боится.

Однако голландец неожиданно шагнул вперед и негромко заговорил:

— Хочу заверить, капитан…

Петерсен ждал, глядя через плечо на третьего помощника.

— …что сразу же по возвращении я, разумеется, подам в отставку.

Вместо ответа он услышал только неразборчивое ворчание. Петерсен спустился по трапу и на ходу заглянул в салон, где Белл Эвйен разложил деловые бумаги.

Конец дня прошел уныло. Обед отличался от завтрака только тем, что «Полярная лилия» оказалась наконец в открытых водах, началась бортовая качка, и тарелки с рюмками заскользили по столу. Эвйен держался молодцом, хотя улыбался все-таки несколько натянуто.

Вдруг Арнольд Шутрингер, уже с минуту стискивающий зубы, рывком поднялся с места и большими неуклюжими шагами устремился с двери.

— Она в самом деле больна? — осведомился Эвйен.

Петерсен ответил уклончивым жестом.

— Странная девушка! Я еще вчера подумал, что это добром не кончится.

Капитан напряженно прислушивался к ударам волн о корпус, а когда масса воды обрушилась на бак; отшвырнул салфетку и выскочил на мостик, сорвав на бегу с вешалки свою кожанку.

Наверху увидел две фигуры, вцепившиеся в поручни. В вихре мелких снежинок были уже различимы огни крошечного порта, куда судну предстояло зайти; Петерсен на секунду всмотрелся в бескровный профиль Вринса и заметил, что челюсти голландцу свело так же, как Шутрингеру.

— Больны? — ворчливым тоном спросил он.

— Нет!

Молодой человек выкрикнул это, весь напрягшись.

Чувствовалось, что он дрожит с головы до ног в своей слишком легкой одежде.

— Наденьте-ка.

Петерсен швырнул ему свое пальто, обменялся несколькими словами с лоцманом и отправился спать.

Петера Крулля он за весь день не видел ни разу.

А Катя?.. Он представил себе ее: лежит, скорчившись на койке, мучится от морской болезни, но упрямо никого не хочет позвать.

Самым лучшим временем в четверг оказались для Петерсена утренние часы, когда он стоял на вахте рядом с лоцманом.

«Полярная лилия» миновала Буде и пробиралась через Лофотены, уже много часов пробивая себе путь сквозь снежную бурю.

За несколько минут видимость упала до нуля, открыть глаза стало невозможно. Ледяная пыль забивалась в мельчайшие швы одежды и обуви.

Капитан с лоцманом топтались на месте, пытаясь согреться и передавая друг другу кисет или зажигалку. термометр показывал двенадцать градусов ниже нуля; изредка, когда появлялся просвет и показывалось бледное солнце, позволявшее заметить два-три шквальных облачка на горизонте, глазам представали белоснежные горы — ни пятнышка, ни домика, ни травинки, ни души.

Необъятный простор. Очертания некоторых вершин можно различить больше чем за тридцать миль.

Время от времени почти вплотную к «Полярной лилии» проходил рыбачий баркас длиной восемь-десять метров, с обледенелыми вантами и заваленной снегом палубой, на которой, перегнувшись через поручни, ловили треску два человека, казавшиеся бесформенными под четырьмя-пятью слоями одежды.

Воздух леденил легкие. Несмотря на это, Петерсен с жадностью дышал чистым кислородом, словно тот возвращал его к жизни, отгоняя кошмарные образы: голую девушку в постели на улице Деламбр, Штернберга с исколотой грудью и скомканной простыней на лице.

Капитан с неподдельным безразличием взглянул на ставангерского полицейского: не зная, чем заняться, инспектор прислонился к переборке, защищавшей его от ветра, и любовался пейзажем.

Вдруг Петерсен вздрогнул: позади него кто-то кашлянул. Нахмурясь, он спросил внезапно появившегося у него за спиной Шутрингера.

— Что вам угодно?

Под трапом висело объявление, запрещавшее пассажирам подниматься без надобности на мостик.

Шутрингер никогда еще не произносил столько слов зараз. Вид у него был надутый, но решительный.