Буало-Нарсежак - Разгадка шарады — человек. Полное собрание сочинений. Том 4

«Мартинелли, Франсуаза, 24 года… Отравилась гарденалом. Причина: брошена любовником… Ланселот, Робер, 22 года… Повесился на задвижке оконной рамы. Причина: провал в финале конкурса певцов-любителей».

И так папка за папкой. Приходилось читать все подряд, расставить по категориям, классифицировать по аналогам, предлагать свою интерпретацию, чертить графики. И тут Лоб вдруг засомневался в том, что подобное исследование сможет представить какой-либо интерес.

— Разрешите? — спросил он Меркюдье.

И, не дожидаясь позволения, снял трубку и попросил соединить его с Антрево. Ему сразу ответила Мари-Анн. Да, все в порядке.

Впрочем, Зина находилась рядом… ее подозвали. И Лоб расслышал ее бегущие шаги.

— О-о! Это вы, Эрве… Как мило с вашей стороны!

— Вы пришли в себя?

— Вполне. Знаю, я вела себя просто смешно. Когда вы появитесь снова?

— Приеду на уик-энд.

— Вы так сильно заняты?

— Дел еще невпроворот. А чем займетесь вы до моего приезда?

— Прогулками. Мадам Нелли согласна одолжить мне свою маленькую «симку». Мсье Нелли будет первое время меня сопровождать. Что за чудесные люди!

— Значит, настроение хорошее?

— Скажем, не слишком плохое.

— Зина, надо отвечать не так. Надо сказать: у меня чудесное настроение. Давайте… Попробуйте сказать: у меня чудесное настроение.

— У меня чудесное настроение.

— Звучит намного лучше. Вы делаете успехи. Постарайтесь хорошо спать.

— Постараюсь хорошо спать.

— О-о! Превосходно, моя крошка Зина… Передайте привет нашим друзьям.

Он повесил трубку, продолжая удивляться своей естественности, спокойствию. Но вскоре почувствовал, как впечатление непринужденности, легкости блекнет.

Вечером у него возникло желание написать Зине, но кончилось тем, что, взявшись за тетрадь, он подвел итог:

«Совершенно очевидно, что происходящее со мной банально и называется словом, известным всем и каждому. Но тогда одно из двух: либо я предоставлю событиям следовать своим чередом, либо порываю с ней всякие отношения. Если первое, тогда одно из двух: либо она любит меня, либо нет. Если она любит меня, я не тот мужчина, который возьмет ее в любовницы; но, с другой стороны, если я на ней женюсь, она не будет со мной счастлива, учитывая мое происхождение, среду, профессию, связи и конечно же характер. Если же она меня не любит, я готовлю себе испытания, которые серьезно скажутся на моем душевном равновесии… Значит, лучше порвать сразу. А это означает возвратиться в Женеву».

Отложив ручку, Лоб замечтался, вслушиваясь в шум, доносящийся из порта. Итак, все начинается заново. Вся его логика, создающая иллюзию реальности, призвана готовить почву для его бегства. Так уже было, когда он познакомился с Моникой. Не говоря уж о его побегах до этого… Он дописал решительной рукой:

«Я придерживаюсь своих принципов. Я дал себе зарок раз и навсегда — не связывать себя никакими путями».

Лоб закрыл тетрадь, обзывая себя последними словами: педант, синий чулок, евнух, чокнутый. Неизбежное свершилось. Он позвонил среди ночи в приемную отеля и сообщил, что обстоятельства вынуждают его срочно уехать. Затем тщательно составил телеграмму для передачи на почту, как только та откроется поутру.

«Срочно вызван Женеву тчк Невозможно уточнить продолжительность отсутствия тчк Чувством большой дружбы тчк Лоб».

Все! Теперь он хорошо понимал, как люди могут кончать самоубийством на заре. Он машинально запер чемоданы и был удивлен, очутившись на улице. Кофе в пустом баре; отъезд крадучись через город в тот ранний час, когда он больше выглядит общественным парком с безлюдными аллеями, — все это походило на какой-то бредовый сон. Он пожелал сделать нечто такое, чему противилась вся его душа. Счетчик отсчитывал километры, все более отдаляющие его от Зины. Цифры прыгали и на приборном щитке, и в его мозгу. Он выиграл. Он проиграл. Выиграл! Проиграл! Выиграл! Проиграл! Только ни о чем больше не думать.

Проезжая берегом Женевского озера, он чуть было не развернулся обратно, подумав, не без радости, что заболевает. «Я вполне способен, — сказал он себе, — довести до этого из-за собственной желчности».

Он чувствовал себя преотвратно и, проглотив две таблетки, улегся в постель. Телефонный звонок вырвал его из оцепенения, в которое он впал. Он узнал голос Мари-Анн, но далекий, заглушаемый тысячью потрескиваний на линии, что лишало его всякого тепла и почти что всякой реальности. Что? Почему она спрашивала, а не является ли его отъезд, столь неожиданный, лишь предлогом?