Уилки Коллинз - Деньги миледи

Оставшись вдвоем, Гардиман и мисс Пинк разработали план, который в достаточной мере учитывал щепетильность Изабеллы и в то же время ниспровергал возмутительные сомнения леди Лидьяр в честности намерений Гардимана: они уговорились торжественно и официально объявить о предстоящей свадьбе.

Итак, через неделю на ферме, на открытом воздухе, решено было дать для друзей и родственников обед, на котором Изабелла предстанет перед гостями в качестве невесты Гардимана. Если родители примут приглашение, единственный аргумент Изабеллы против спешного заключения брачного союза отпадет сам собой. Тогда Гардиман, испросив на то высочайшего соизволения, задержится еще на несколько дней в Англии и успеет сыграть свадьбу еще до своего отъезда. Под давлением мисс Пинк Изабелла приняла извинения жениха и наконец, хотя без особой охоты, согласилась обвенчаться с ним — в случае благополучного знакомства с родителями — в самые ближайшие дни.

На следующее утро все приглашения были разосланы — все, кроме приглашений отцу и матери жениха. Гардиман, втайне от Изабеллы, решил все же переговорить с матерью, прежде чем звать на смотрины главу семьи.

Подготовительные беседы принесли весьма скромные плоды. Встречаться со своим младшим сыном лорд Ротерфилд не пожелал, а быть у него на ферме в назначенный день в любом случае не мог, так как имел на это время другие важные дела. Но по настоятельной просьбе леди Ротерфилд он пошел на некоторые уступки.

— Я всегда был невысокого мнения об умственных способностях Альфреда, — заявил он, — особенно после того, как он ради своей фермы отказался от прекрасной возможности сделаться торговцем лошадьми. Начни мы сейчас противиться этой его новой затее — если не сумасбродной, то, во всяком случае, нелепой, — бог весть до каких крайностей он еще может докатиться! Помедлим пока с ответом, а я тем временем попытаюсь разузнать что-нибудь об этой юной особе из Саут-Мордена — ты, по-моему, говорила, ее фамилия Миллер? Если окажется, что девушка она порядочная, в меру образованная и с более или менее приличными манерами, тогда пусть его женится: все равно для общества он человек пропащий. К тому же мы должны признать за мисс Миллер одно безусловное достоинство: у нее нет родителей, а значит, сложностей с ней будет меньше. Короче говоря, если в этом браке не окажется ничего чрезмерно скандального, то лучше всего с ним смириться, тем более что предотвратить его мы с тобою бессильны. Альфреду о моих планах не рассказывай — боюсь, как бы он еще чего не выкинул. Передай просто, что мне нужно время подумать, а ты, возможно, и почтишь своим присутствием его завтрак, обед или что там у них намечается — в противном случае мы заранее предупредим, чтобы он на тебя не рассчитывал. Кстати, через пару дней мне нужно ехать в город. Что ж, встречу в клубе кого-нибудь из друзей Альфреда — постараюсь выяснить, что им известно об этой его новой причуде.

Вернувшись в Саут-Морден в настроении далеко не безоблачном, Гардиман, к своему недоумению, нашел Изабеллу грустной и подавленной.

Весть о том, что мать Гардимана, возможно, будет на их званом обеде, нисколько не развеселила ее. Единственное объяснение, которого Гардиману удалось от нее добиться, — это то, что ненастье последних дней несколько выбило ее из колеи. Не удовлетворенный таким ответом, Гардиман пожелал переговорить с мисс Пинк, но услышал, что мисс Пинк спуститься не может: у нее природная предрасположенность к астме, и, заметив первые признаки хвори, она по совету врача осталась сегодня в своей комнате. Гардиман вернулся на ферму в таком дурном расположении духа, что все, от объездчика лошадей до последнего помощника конюха, немедленно это почувствовали.

Надобно сказать, что если причина затворничества мисс Пинк была названа верно — она действительно занемогла, — то, усомнившись в искренности Изабеллы, объяснявшей собственную меланхолию плохой погодой, Гардиман не ошибся. Утром она получила ответ Моуди на свой постскриптум к тетушкиному письму и к приезду жениха еще не вполне оправилась от потрясения.

«Я покривил бы душой, сказав, что не огорчен новостью о Вашей помолвке, — писал Моуди. — Для меня это был тяжелый удар. Теперь, устремляя взор в будущее, я вижу впереди лишь безотрадную пустоту. Тут нет Вашей вины — Вас мне упрекнуть не в чем. Помню время, когда гнев мешал мне это признать, — тогда я говорил и делал много такого, в чем теперь горько раскаиваюсь. Но время это прошло. С тех пор как я проникся участием к Вашей беде, я стал гораздо мягче — хоть какая-то польза от всех моих несбыточных надежд и искреннего расположения к Вам. И сегодня я от всего сердца желаю Вам счастья — ну а прочее оставлю при себе.