Роберт Голдсборо - Смерть в редакции

Я напомнил, что в ближайшем будущем ему светит поужинать у нас, и разрешил отправиться домой, забросить там ноги на стол и принять пару порций шотландского виски. Он ответил весьма кратко, единственным словом, которое я опущу, так как оно не имеет права появляться на этих страницах.

Когда Вульф в шесть вечера спустился из оранжереи, я находился на своем рабочем месте, перепечатывая то, что он надиктовал мне накануне. Поскольку стук машинки раздражает гения, когда тот читает, пьет пиво, сердится или производит иные действия, я стараюсь разделаться с этой работой, пока он нянчится с орхидеями. Бросив печатать на половине письма, я повернулся к Вульфу. Он в это время давил на звонок, требуя пива.

— Мистер Дин во время нашей беседы был несколько сердит, но тем не менее он прибудет завтра в два тридцать, — доложил я. — Кроме того, вы желали узнать, в котором часу указанные вами лица покинули здание «Газетт» в пятницу вечером. Вот расписание.

Я перечислил всех по памяти, хотя на всякий случай время ухода каждого было занесено в записную книжку.

Закончив, я взглянул на Вульфа. Тот успел отпить пива и уже раскрывал книгу.

— Надеюсь, не отрываю вас от чтения? — поинтересовался я.

— Нет, не отрываете, — ответил он, несколько перемещая свой фундамент в сиденье специально сконструированного для него кресла.

— Хвала Господу, — пробормотал я, отвернулся и с энтузиазмом набросился на клавиши пишущей машинки.

Я был бы рад сообщить, что дело оказалось раскрытым в течение последующих двадцати одного с половиной часа. Но подобное заявление было бы громадным преувеличением. Начать с того, что моя трескотня на машинке перед ужином вывела Вульфа из себя и он отыгрался тем, что, пока мы поглощали биточки с соусом карри и пирог с персиками, прочитал лекцию, почему, по его мнению, «Демократия в Америке» Токвилла является лучшей книгой о США из всех написанных иностранцами. Я вежливо слушал, но молчал, рассерженный его невниманием ко мне.

После ужина я позвонил Лили: оказалось, что у нее как раз выдался свободный вечер, и мы отправились потанцевать в «Черчилл». Один из многих приятных аспектов наших взаимоотношений состоит в том, что Лили не дуется, когда я выступаю с неожиданным приглашением. Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы позволять правилам хорошего тона осложнять нашу жизнь. Как и Вульф, мы относимся к этикету без всякого почтения.

Так или иначе, но мы прекрасно провели время, и для меня вечер казался особенно замечательным, потому что, оставшись дома, я мог бы схлестнуться с Вульфом и быть уволенным или сам подать в отставку.

Во вторник утром, после завтрака, я поднялся в оранжерею, где Теодор и Вульф сооружали венок, чтобы отправить его на похороны Хэрриет. Для того чтобы доставить цветы в церковь, на девять тридцать был заказан специальный автомобиль. Я подумал, не стоит ли мне самому отправиться на похороны, но с ходу наложил вето на эту идею. Действительно, какую пользу из этого можно было извлечь? Они все будут гам вести себя торжественно и с достоинством: у убийцы не будут торчать рога или виднеться копыта, даже если он или она будет там присутствовать. Кроме того, все члены похоронной процессии будут видеть во мне стервятника, кружащего над стадом и высматривающего свою жертву. Идея присутствия на похоронах не выдерживала критики.

Вместо этого я депонировал выписанный Одри чек, так что утро нельзя было назвать полностью пропавшим. Закончив дела в банке, я проследовал дальше на восток и север, к киоску, торгующему продукцией фирмы Макларена. Можете считать, что я был одержим идеей наказать гения.

На этот раз в продаже оказались все три ежедневных издания за понедельник, и я пролистал их по дороге домой. В каждой газете было по статье абзацев из шести, посвященной смерти Хэрриет. Они были написаны примерно в одном стиле, и в каждой упоминался Ниро Вульф и его удивительное заявление об убийстве. В конце статей в рамке помещались совершенно идентичные редакционные заявления, озаглавленные: «Убийственный сочинитель».

Я задержался на углу Тридцать шестой улицы и Седьмой авеню, чтобы повнимательнее изучить мнение редакций. Они были целиком посвящены Вульфу и начинались следующими словами: «Вызывает отвращение то, что трагическая смерть благородной женщины, руководителя «Нью-Йорк газетт» бесстыдно используется частным сыщиком, одержимым идеей саморекламы». Далее в заметке Вульф величался «беспринципным шарлатаном», а заканчивалась филиппика следующим пассажем: «Хотя мы не претендуем на то, чтобы подсказывать представителям правосудия великого города Нью-Йорка, как им лучше выполнять свои обязанности, но все же кажется, что недавние поступки Ниро Вульфа являются достаточным основанием для лишения его лицензии. Мы точно знаем одно: в нашем городе такое поведение было бы сочтено абсолютно нетерпимым».