Дик Фрэнсис - 1964, Смерть на ипподроме

- Вы хотите сказать, что не будете скакать на нем? - В его голосе прозвучала нотка обидной заинтересованности.

- Джеймс, - начал я, садясь без приглашения в потертое кресло. - Есть нечто важное, что я хочу вам сообщить. Во-первых, как бы скверно это все не выглядело, - я вовсе не утратил куража и не струсил. Во-вторых, каждая лошадь, на которой я скакал после падения, - была отравлена. Не настолько, чтобы было очень заметно, но достаточно, чтобы они ползли, как тихоходы. В-третьих, всем лошадям отраву давал один и тот же человек. В-четвертых, отрава была дана на кусочках сахара. Похоже, это было какое-то снотворное… - Я внезапно остановился.

Джеймс смотрел на меня, разинув рот. Нижняя губа опустилась. На лице выражение потрясения и недоверия.

- Прежде чем вы решите, будто я не в своем уме, сделайте мне одолжение, позовите кого-нибудь из конюхов и послушайте, что он скажет.

- Кого позвать, вопрос?

- Не имеет значения. Любого, на чьей лошади я скакал за последние три недели.

Он недоверчиво помедлил, потом крикнул кому-то найти Эдди, конюха большого гнедого, принадлежащего Хьюго. Джеймс не дал мне задать вопроса. Он резко спросил Эдди:

- Когда ты в последний раз говорил с Робом?

Парень начал испуганно заикаться:

- Я ег-г-го с п-п-п-рошлой недели не видел.

- С прошлой пятницы? - День, когда Джеймс сам видел меня в последний раз.

- Да, сэр.

- Очень хорошо. Ты помнишь, как плохо выступал большой гнедой в среду на той неделе?

- Да, сэр. - Эдди скорбно взглянул на меня.

- Кто-нибудь давал гнедому перед скачкой кусочек сахара? - В голосе Джеймса слышалась теперь лишь заинтересованность.

Строгость он спрятал.

- Да, сэр, - охотно ответил Эдди. Знакомая улыбка воспоминания появилась на его чумазом лице. И я тайком перевел дух.

- Кто это сделал?

- Морис Кемп-Лор, сэр. Он сказал, что я прекрасно ухаживаю за своими лошадьми, сэр. Он наклонился через барьер в паддоке и заговорил со мной, когда я проходил мимо. И был так уж ласков, что дал гнедому немного сахара, сэр. Но я не думал, что это плохо, ведь мистер Хьюго всегда посылает жеребцу сахар.

- Спасибо, Эдди, - сказал Джеймс слабым голосом. - Насчет сахара не беспокойся… А сейчас - беги, Эдди ушел. Джеймс тупо смотрел на меня. Часы громко тикали.

Тут я высказался:

- Последние два дня я разговаривал с конюхами всех лошадей из других конюшен. Все они признались мне, что Морис Кемп-Лор давал лошадям сахар перед каждой скачкой. Со мной был Ингерсол. Он тоже это слышал, Можете спросить и его.

- Морис никогда близко не подходит к лошадям на скачках или где бы то ни было, - возразил Джеймс.

- Именно эта странность помогла мне понять, что происходит. Я разговаривал с Кемп-Лором в Данстэбле, сразу после того, как Трущоба и две другие лошади прошли плохо, Он страдал одышкой. Приступ астмы. А это означало, что недавно он побывал очень близко от лошадей. В тот момент я об этом и не подумал, но теперь-то я все знаю.

- Неужели Морис… - повторил он недоверчиво, - Это просто невозможно!

- А то, что я мог струсить из-за ерундового сотрясения, - это, значит, возможно? - Пожалуй, я не имел права на такой тон, поскольку и сам, в течение ужасных двенадцати часов верил в это.

- Не знаю, что и думать, - смущенно выговорил он. Мы помолчали. Я хотел, чтобы Джеймс выполнил две мои просьбы, Зная о его укоренившейся несклонности к одолжениям, я не был уверен, что эти просьбы будут встречены с энтузиазмом. Но не попросишь - не получишь! Я начал медленно, проникновенно, так, будто это только что пришло мне в голову:

- Дайте мне лошадь… одну из ваших собственных, раз уж владельцы не хотят меня. И сами проследите за тем, попытается ли Кемп-Лор подсунуть ей сахар. Хорошо, если бы вы смогли побыть около лошади сами. И когда он явится со своими кусочками сахара, как-нибудь выбить их у него из рук или спрятать, а лошади дать сахар из своего кармана. Тогда вы увидите, как лошадь пройдет.

"Слишком много хлопот; - прочел я у него на лице.

- Ну, это слишком уж фантастично.

- Но нужно только стукнуть его по руке, - мягко настаивал я.

- Нет, - ответил он неуверенно.

И для моих ушей это «нет» прозвучало многообещающе. Я не нажимал, зная по опыту, что если очень уж на него наседать, он заупрямится и его не сдвинешь.

Я только спросил:

- Вы ведь в дружеских отношениях с тем человеком, который проверяет лошадей на допинг?

На скачках одну или двух лошадей каждый день проверяли выборочно: чтобы удержать тренеров сомнительной репутации от использования допинга. Всякий раз перед началом распорядители решали, какие лошади должны подвергнуться проверке, - например, победитель второй скачки и фаворит в четвертой. (Особенно, если он оказывался побежденным), Никто, даже и сами распорядители, не знали наперед, у какой лошади возьмут слюну на анализ. Вся система держалась на этой неопределенности. Джеймс обдумал мои слова.