Дик Фрэнсис - 1998, Скачка тринадцати

Однажды вечером Мона зашла к ним во время особенно ожесточенной грызни, чтобы сообщить Оливеру, что у серого воспалилась связка. И застыла, ошеломленная, с разинутым ртом, слушая весь этот крик и шум.

- Ну что вы стали, черт возьми? - рявкнул на нее Оливер. - Приготовили бы ужин, черт побери!

- Иди к черту! - завопила Кассиди. - Что она тебе, кухарка?

- А что она, яичницу пожарить не может, к такой-то матери?

И Мона пожарила яичницу. На троих, по просьбе хозяев. И поужинала с ними на кухне. Постепенно Оливер начал улыбаться и наконец расхохотался.

И как-то так само собой вышло, что Мона время от времени стала готовить для них. А они сидели за столом, зевали, потягивались - и постепенно обнаруживали, что ссориться-то и не из-за чего. Морщинистое крестьянское лицо Моны, ее неистребимый валлийский акцент, неотделимый от нее запах конюшни - все это как-то смягчало насквозь искусственную и продуманную жизнь хозяев и вносило в нее покой, сохранявшийся до того времени, когда наступала пора ложиться спать.

А Моне они представлялись норовистыми лошадьми, которых нужно успокоить. Их слава во внешнем мире значила для нее все меньше и меньше - это были просто Оливер и Кассиди, все равно что ее семья. А сами Оливер и Кассиди, в свою очередь, уже не могли представить себе жизни без Моны. И так их жизнь вошла в накатанную колею, которая вполне устраивала всех троих.

Джоанн и Перегрин Вайн решили не заводить детей. Среди сложных и разнообразных мотивов, побудивших Джоанн принять такое решение, не последним было мелочное желание лишить Мону счастья сделаться бабушкой. К тому же и не придется объяснять, кто такая Мона, любопытному и болтливому потомству.

Перегрин не любил детей - ни грудничков, ни малышей, ни школьников, ни подростков. Перегрин слышал, что мальчики часто грубят отцам - и это вызывало у него дрожь. Перегрин не понимал, как могут люди навешивать на себя все эти проблемы: болезни, плата за учебу, наркотики, секс… Перегрин любил тишину, культурный отдых и деньги.

Исполненный тщеславия, Перегрин иногда ухитрялся неделями не вспоминать об истинном происхождении своей миловидной жены. Джоанн выдумала себе каких-то благородных предков и сумела убедить себя, что они действительно существовали.

И каждый из этих пяти людей - Перегрин, Джоанн, Оливер, Кассиди и Мона Уоткинс - прожил целое лето в покое и довольстве. Каждый из них по-своему преуспевал. Оливер коллекционировал розетки чемпионов и охапки кубков. Новый альбом Кассиди снова оказался платиновым. Мона, лучась гордостью за своих лошадей, раскошелилась на новые шины для велосипеда. Гнедым, крупным серым и вертким рыжим действительно можно было гордиться.

Аукционы Перегрина становились настоящими событиями - на них обращали внимание даже «Сотби» и «Кристи». Джоанн, высокая и в самом деле сногсшибательная в своих бальных платьях (взятых напрокат), украшала собой страницы толстых глянцевых журналов.

Мона, бесхитростно гордившаяся дочерью, вырезала многочисленные иллюстрации и складывала в коробку вместе с газетными статьями, посвященными серебряному голосу Кассиди и победам Оливера.

Мона написала Джоанн письмо - почти без ошибок, - описывая свою счастливую жизнь у Болингброков. Упомянула она и о совместных посиделках на кухне. Джоанн порвала письмо и ответить не потрудилась.

Исполненная гордости - которой Джоанн, право же, не заслужила, - Мона однажды взгромоздила коробку на багажник велосипеда и привезла ее показать Кассиди.

- Так это ваша дочь? - удивилась Кассиди.

- Красавица, верно? - просияла Мона.

- Тут сказано, что она в родстве с графами Флинтами, - заметила Кассиди.

- А, это она так, для красного словца, - снисходительно отмахнулась Мона. - Никакая она не графиня - просто Джоанн Уоткинс. Папаша ее был простой конюх, такой же, как и я. Погиб на тренировке - упал с лошади на галопе, бедняга.

Кассиди рассказала Оливеру про картинки из журналов, и тот из любопытства написал Перегрину - на адрес компании «Перегрин Вайн amp; Co., высококлассные аукционы», - и пригласил его с женой на ленч.

Джоанн сперва заявила Перегрину, что ни в коем случае не поедет, но потом передумала. Встретиться - мало того, пообедать! - с Оливером и Кассиди Болингброк - это тебе не фунт изюма! Можно будет потом щегольнуть именами знакомых знаменитостей… Ну а на Мону можно и не обращать внимания.

Мона пожалела, что Оливер не посоветовался с ней, но в обоих мужчинах любопытство одержало верх. И в назначенный день Вайны на своем «Мерседесе» въехали в просторный двор конюшни, где их встречали Болингброки и Мона.