Джеймс Чейз - Еще один простак

Когда я закончил, он сказал, что хотел бы проверить мои факты. Он держался со мной отчужденно, с каким-то странным безразличием, и это должно было бы меня насторожить. Я копнул глубоко и многих заставил разговориться, но все-таки не докопал до конца. Мафия купила и «Геральд». Я даже представить себе не мог, что это возможно. Как я узнал позднее, Кьюбитту обещали место в сенате, и этот алчный честолюбивый босс не мог устоять против такой взятки.

Он попросил, чтобы я привез ему всю собранную информацию для проверки. Когда я отправился домой за досье, меня остановила патрульная полицейская машина.

Мне сказали, что меня хочет видеть комиссар. Я доехал до здания городской полиции в сопровождении машины.

Комиссар был грубый прямолинейный человек. Без лишних разговоров он выложил на стол десять тысяч долларов в новеньких хрустящих купюрах. Как насчет того, чтобы я взял их в обмен на досье и забыл об этом расследовании?

Я никогда не выступал в роли взяточника и вовсе не собирался дебютировать, но дело было не только в этом. Материал, который я готовил к публикации, вынес бы мое имя на первые полосы и за несколько недель создал бы мне прочную репутацию в газетном мире. Я встал и вышел из кабинета, вышел прямиком навстречу беде.

Я вручил досье Кьюбитту и рассказал ему, как комиссар полиции предлагал мне взятку. Он взглянул на меня с прищуром, кивнул и сказал, чтобы я приехал к нему домой в десять тридцать вечера. К тому времени он успеет проверить мои данные и решить, как наилучшим образом подать материал. Думаю, он сжег досье. Я его больше не видел.

Нина с самого начала знала о расследовании. При одной мысли о том, что я хожу по острию ножа, ее трясло от страха, но она была согласна со мной, что выпал редкий шанс, который нельзя упускать.

Я отправился на встречу с Кьюбиттом незадолго до десяти. Нина проводила меня до автомобиля, и я видел, как она напугана. У меня самого душа была не на месте, но я доверял Кьюбитту. Он жил в Палм-Бэй. На пути к его дому лежал участок дороги с редким движением. Там я и попал в беду.

Полицейская машина на большой скорости поравнялась со мной и ударила в бок. Возможно, замысел состоял в том, чтобы столкнуть мою машину с дороги и сбросить в море, но вышло по-другому. Удар был таким сильным, что полицейскому, который сидел на месте водителя, рулевым колесом продавило грудную клетку. Его напарник отделался легким ушибом. Он и арестовал меня за неосторожную езду. Я понимал, что все это подстроено, но ничего не мог сделать. Спустя пару минут подъехала еще одна машина с двумя полицейскими. За рулем сидел сержант Бэйлисс из отдела по расследованию убийств. Что он там делал, на этой пустынной дороге, никто так и не спросил. Он с ходу принял руководство. Раненого полисмена срочно отправили в госпиталь, а меня повезли в полицию.

Когда мы проезжали по темной безлюдной улице, Бэйлисс неожиданно затормозил и приказал мне выходить. Второй полисмен тоже вышел из машины и сгреб меня сзади в охапку. Бэйлисс достал из «бардачка» бутылку шотландского виски, открыл ее, набрал виски в рот и опрыскал мне лицо и рубашку. Затем снял с пояса дубинку и шарахнул меня по голове.

Я очнулся в камере, и с этого момента все пошло прахом. Раненый полицейский умер. Мне пришили неосторожное убийство и дали четыре года тюрьмы. На суде защитник сражался как лев, но ничего не достиг. Когда он представил доказательства заговора, их тут же отклонили. Кьюбитт показал под присягой, что я не давал ему никакого досье, и он так или иначе собирался от меня избавиться, поскольку я ненадежный репортер, да еще и скрытый пьяница.

Пока я отбывал свой срок, меня не отпускала мысль, каким же я был лопухом. Надо было совсем чокнуться, говорил я себе, чтобы в одиночку воевать с администрацией.

Потом я узнал, что комиссар полиции вынужден был уйти в отставку и что администрация полностью сменилась, но мне это не помогло. После того, как мой защитник намекнул на некоторые факты, было проведено расследование, и чикагская шайка решила обосноваться в другом месте, но это меня не спасло. Мне впаяли четыре года за езду в нетрезвом виде, повлекшую за собой убийство полисмена, и никто ничего не мог поделать.

И вот теперь, после четырех лет тюрьмы, я вышел на свободу. Я был газетчик и не имел никакой другой специальности. Кьюбитт занес меня в черный список, и это означало, что ни одна газета меня не возьмет. Я должен был подыскать себе новое занятие, хотя не имел никакого представления, за что браться. Раньше я хорошо зарабатывал, но всегда много тратил, и того, что осталось у Нины, едва ли могло хватить надолго. В тюрьме из-за собственного упрямства и глупости я мучился мыслями о том, как она живет и что делает, но я сам настоял через своего адвоката, чтобы она мне не писала. Я просто не мог смириться с тем, что ее письма еще до меня будет читать этот разжиревший садист надзиратель.