Джон Карр - Табакерка императора

Ну вот, опять телефон.

Ева в душе взмолилась, чтоб ажан сошел со своего места и перестал смотреть сквозь решетку. Надо обогнать Тоби Лоуза и вовремя схватить трубку. Она и не догадывалась прежде, до какой степени Тоби ее идеализирует. У нее руки чесались, просто дать ему по физиономии за весь этот высокопарный бред. И тем не менее у нее как-то странно заныло сердце. С одной стороны, она вся кипела от раздражения, а с другой стороны, в глубине своей истинно женской души, она поклялась, что Тоби ни за что, ни за что не узнает о сомнительном ночном эпизоде.

Полицейский отворил ворота, сунул голову в сад (у Евы на несколько секунд перехватило дыхание) и, совершенно удовлетворенный, удалился. Она услышала стук его шагов, пересекавших улицу. Дверь дома напротив с шумом захлопнулась. Ева втянула голову в плечи и бросилась к собственной двери.

Она чувствовала, что халат распахнулся, что поясок опять развязался. Но не обратила на это внимания. Всего несколько ступенек отделяли ее от входа. Они показались ей бесконечным бегом сквозь строй, где каждую секунду ее могут забить до смерти. Целая вечность ушла на то, чтобы попасть ключом в замок и потом еще повернуть его.

И вот, наконец, она в благословенной, теплой тьме холла. Мягкий стук захлопнутой двери спас ее от нечистой силы. Теперь все! И главное – она была уверена – никто ее не заметил. Сердце у нее отчаянно колотилось; снова она ощутила липкость крови у себя на руке; голова шла кругом. Пока она стояла, припав к перилам в темноте, с трудом переводя дух и приводя в порядок мысли и чувства для разговора с Тоби, наверху начал звонить телефон.

Теперь ей ничего не страшно. Все будет в порядке. Конечно, все обойдется. Непременно обойдется. Она запахнула халатик и заспешила наверх снять телефонную трубку.

Ровно неделю спустя, в понедельник, первого сентября, под вечер, мосье Аристид Горон сидел на террасе отеля «Замок» со своим другом доктором Дермотом Кинросом.

Мосье Горон поморщился.

– Уже решено, – сообщил он, помешивая кофе, – арестовать мадам Еву Нил за убийство сэра Мориса Лоуза.

– Что? Несомненные улики?

– К сожалению.

Дермота Кинроса передернуло:

– Значит, ее…

Мосье Горон подумал.

– Нет, – решил он, сощурив один глаз, будто следя за чашами весов. – Вряд ли. Такая нежная, такая прелестная шея…

– Стало быть…?

– Пятнадцать лет тюрьмы. Весьма возможно. Может отделаться десятью годами и даже пятью, если найдет умного адвоката и сумеет пустить в ход свои чары. Но, сами понимаете, пять лет тюрьмы – тоже не фунт изюма.

– Еще бы. Ну а как… как сама мадам Нил?

Мосье Горон заерзал на стуле.

– Милый доктор, – сказал он, вытаскивая ложечку из кофейной чашки. – Тут-то и загвоздка. Эта прелестница считает, что вышла сухой из воды. Ей и в голову не приходит, что ее подозревают. И когда, по горькому долгу службы, мне придется…

У префекта полиции были все основания для горьких чувств. Преступление, почти неслыханное в Ла Банделетте, совсем выбило его из колеи. Мосье Горон был человек благодушный, любезный, галантный, в гетрах и с белой розой в петлице. Префекту не так уж часто приходится решать полицейские дела. В Ла Банделетте он играл роль скорее некоего церемониймейстера. Но мосье Горон был ко всему человек тонкий и проницательный.

Вокруг него простирались вдаль его владения – белая авеню де ла Форе, кишащая машинами и открытыми экипажами, поблескивающими в предзакатных лучах. За спиной мосье Горона простирался ввысь фасад отеля «Замок», снабженный навесами в желтую с черным полоску, дабы защитить террасу от солнца. За столиками на террасе народа было мало. Несколько выпученные глаза мосье Горона пристально уставились в собеседника.

– И все же эта мадам Нил в плачевном состоянии, – добавил он. – Что-то ее мучит. Увиделась с Лоузами, и ее как подменили. Совесть, что ли, заговорила? Или что-то еще? Улики, как уже сказано, несомненны…

– И тем не менее, – с безупречным французским выговором заметил Дермот Кинрос, – вы не удовлетворены.

Мосье Горон сощурился.

– Это вы ловко угадали, – признал он. – Положа руку на сердце: я не вполне удовлетворен. Оттого-то я и обратился к вам за помощью…

Дермот ответил на его вежливую улыбку.

Трудно определить, чем сама наружность доктора Кинроса сразу отличала его в толпе, так что, завидя его, вы бы тотчас подумали: вот интересный человек, хорошо бы с ним познакомиться. Может быть, он так располагал к себе исключительной терпимостью, написанной на его лице и обещающей вам, что он вам близок и вас поймет.