Буало-Нарсежак: В тисках

Филипп… В последнее время с ним стало трудно. Он прав, когда говорит, что постарел. Все его теперь раздражает. Когда разозлится, бросает ей в лицо: «Вы все достали меня!» «Вы» — это дядя, Симона, она сама и весь клан Леу. Но она же не виновата, что Филипп чувствует себя узником на этом крохотном клочке земли. Пять лет назад он знал, что делал, согласившись работать в фирме. Когда он приехал, то сиял от счастья. Тогда у него на губах еще не появлялась презрительная складка и он не ухмылялся. «Ох уж этот Реюньон». А ведь именно из-за Реюньона между ними произошел разлад. Для нее нет более прекрасной страны на свете. И любое замечание она воспринимает как личное оскорбление. Поначалу Филиппу здесь нравилось все. А она испытывала наслаждение, показывая ему море, пляж, затерянные в зелени дорожки. И дядя тогда повторял: «Неплохой парень…»

В голове все путается. Марилена задремала. Когда же она повела его в свой коллеж Непорочного зачатия, где получила образование? Ну конечно, после свадьбы. Это дяде пришло в голову выдать ее замуж. Здесь все неясно, сложно, как болотистое место, которое лучше обойти. Хотел бы дядя видеть Филиппа в роли зятя? Разумеется, нет. Не только Филиппа, но и никого другого… Для Симоны достойного человека нет. А для малышки Марилены — какая разница. Лишь бы ее «устроить». Так говорил сам Леу. А что, в сущности, это означает? Что он исполнил долг перед сиротой. Ей дали все необходимое, даже чуть больше, ведь она, как и ее кузина, училась в коллеже Непорочного зачатия. Вроде бы никакой разницы. Но для слуг, для знакомых Марилена — это Марилена, а Симона — мадемуазель Леу. Про мадемуазель Леу говорят, что у нее нелегкий характер. Про Марилену говорят, что она очень мила. Одна — гордячка, другая — послушна. Одна — наследница, другая — «бедняжка», которой не повезло. Пока ищут хорошую партию для мадемуазель Леу, находят мужа для Марилены. Правда, не первого встречного! Более того, ее выдают замуж за расторопного, деятельного парня, который нравится дяде, поскольку он обладает навыками мастера, на него можно положиться, он, как никто другой, умеет вдохнуть жизнь в испорченный мотор, хотя дешевле купить новые запчасти. Правда…

Правда заключается в том… что дядя хотел иметь рядом нужного человека. И он возвел его в ранг «почти зятя». Теперь об этом можно думать без боли, без того инстинктивного отторжения, которое раньше сжимало сердце… Филипп… Надо принимать его таким, каков он есть. Любовь с ним не та, о которой мечтала юная пансионерка. Но быть может, все мужчины такие странные, шумные, безалаберные, непостоянные, чувственные и скучные. Но она не может простить ему то презрение, с которым он отзывается о «вашем городишке» или о «вашей стране канаков». А ведь больше всего она боится, даже во сне, что он однажды уедет. Это так просто! Под любым предлогом можно сесть в самолет, в такой, например, как этот… В воздухе он чувствует себя как дома… Все об этом свидетельствует: он знает пилотов, стюардесс, знаком с людьми, которые рассказывают ему о Европе, о Франции… Он может сойти на конечной остановке и никогда не вернуться. Он на такое способен. И свой планерный клуб он организовал только для того, чтобы где-нибудь побыть в одиночестве, сбросив с себя все обязательства, разорвав все связи, словно кочевник, перед которым простирается только горизонт! Возвращаясь вечерами, он порой не раскрывает рта или бросает ее на кровать для жесткой схватки, которая доводит ее почти до истерики. Там, «на аэродроме» — священное слово, — он встречается с богатыми коммерсантами, с представителями узкого круга элиты, которые владеют яхтами и спортивными машинами. В конце концов он становится для них своим. Он завоевывает большой авторитет. Он рассказывает разные истории. «Помню… В Каннах…» Ведь он с Лазурного Берега. Она слышала это не раз. Часто он лжет, просто из удовольствия, ради забавы. Но он никогда не делает этого в присутствии дяди, которого боится и с которым лучше не шутить.

Филипп вернулся, грузно сел в кресло, сильно сжал ей колено.

— Спишь?

Раз он не спит, ей тоже надо просыпаться. Она приоткрыла глаза.

— Оставь… Мне так хорошо.

— Подлетаем к Диего.

— Уже?

Понизив голос, он кивнул в сторону дяди.

— А он как?

— Не двигался с места. Отдыхает.

— Я бы еще выпил стаканчик.

Снова ушел, на этот раз в хвост самолета. Наверно, отправился к высокой блондинке, но Марилена не ревнует. Филипп по натуре не соблазнитель. Гораздо лучше ему удается роль добродушного генерального директора фирмы, который сам не прочь поработать, близок к служащим, понимает их проблемы. В сущности, ему необходимо выглядеть важной персоной. Но в Сен-Пьере все друг друга знают. Там следует проявлять осторожность. А здесь Филипп вполне может выдавать себя за человека, уставшего от дел и отправляющегося на три недели в Париж. «Отменил все деловые встречи и спрятал ключ под дверью. Больше не могу. Хочу увидеть Париж весной. Для коренного парижанина вроде меня Реюньон хорош, но в малых дозах». Однако он забывает сказать, отказывается признаться самому себе, что в Париже он начнет скучать с первого же вечера. Пойдет в бар гостиницы, сразу же завяжет разговор с барменом… «Здесь, старина, не очень-то тепло, брр! Особенно для человека, приехавшего из колонии…» Тот, разумеется, вежливо поинтересуется, из какой колонии. «Из Реюньона, конечно. Это не совсем колония, но там негры, желтые, всякая экзотика…»