Пьер Сувестр - Пустой гроб

— Увезем в безопасное место… она спасена! — воскликнул судья.

Мариус ничего не ответил, но бросил на Себастьяна Перрона коварный, кровожадный взгляд.

Возлюбленному Амели Тавернье не терпелось узнать, что он должен делать.

— А вдруг нас заметят? Вдруг кто-нибудь следит за нами? — тревожился он.

Загадочно улыбаясь, Мариус уверенно вел своего спутника по темным аллеям парка.

— Единственный, на кого мы можем наткнуться, это санитар Клод, — сказал он.

Помолчав, он с иронией продолжил:

— А уж он-то, клянусь, будет нем, как рыба.

— Да услышит тебя бог, — ответил судья.

С улыбкой на лице Мариус продолжал молча идти вперед.

Амели Тавернье поместили в первом этаже павильона «Б», палата была крайней по коридору и окнами выходила в сад.

Расположение палаты существенно облегчало выполнение задуманного плана; похитить Амели судья намеревался при сообщничестве двух всецело преданных ему лиц — Мариуса и санитара Клода.

Если порой у Себастьяна Перрона и возникали сомнения относительно Мариуса — а был ли он в действительности его другом детства — ему и в голову не могло придти, что Мариус и санитар Клод — одно и то же лицо.

— Осторожно, — предупредил его тот, кто называл себя Мариусом.

Подхватив судью под руку, он повел его в темноте прямо по траве, чтобы под ногами не скрипел гравий.

В палате, где лежала Амели Тавернье, царили тишина и мрак. На белой кровати плашмя лежала больная — то ли женщина, то ли жалкое ее подобие; с той минуты, как Амели оказалась здесь, эта кровать стала для нее воплощением мучительных страданий.

Амели, не переставая, хрипло стонала; из уст ее вырвался душераздирающий стон — жалобный, монотонный, молящий.

Раза два или три, по настоянию коллег, Поль Дро навестил жену. Когда он появлялся в палате, нескончаемый стон на миг прерывался, и Амели с ненавистью и презрением кричала ему в лицо:

— Подлец!.. Ты украл ребенка! Ненавижу тебя… Ненавижу!..

— Глупец! Я никогда не любила тебя… — доносилось сквозь стоны. — Мой любовник — Себастьян Перрон, он — отец Юбера!

Она ожесточалась все сильнее:

— Подонок, трус… мерзкий тип… ты женился на мне ради денег… Зря стараешься — ничего ты не получишь, деньги мои в надежном месте… Ты ничего не унаследуешь — у меня есть сын. Посмей только тронуть его, тебе не поздоровится!..

Потом вновь раздавались жалобные стоны.

— Замолчи, — твердил профессор, бледнея и сдерживаясь из последних сил.

Но Амели не слушала его, его слова лишь подливали масла в огонь.

А потом произошла сцена, страшная своей жестокостью. Днем профессор еще раз зашел проведать больную. Он только что совершил прогулку с Дельфиной Фаржо, сердце его переполняло восхитительно ощущение счастья, которое он всегда испытывал рядом с любимой.

И вот снова очутился он с ненавидящей и презирающей его женой, она презирала и оскорбляла его. Ей стало немного лучше, голос звучал энергично, четко.

— Ненавижу тебя, — кричала она, — мерзавец… бандит… вор… Это ты похитил моего ребенка… ты держишь его в заточении!

Поль Дро рассвирипел, набросился на нее и стал душить.

Любой ценой хотел он заставить ее умолкнуть; не в силах более сносить оскорблений, Поль Дро преодолел сопротивление жены и влил в нее снотворное, чтобы она уснула.

Что произошло потом?

Почему Поль Дро, озираясь, вынул из кармана набор хирургических инструментов? Почему закрыл дверь на задвижку, раскрыл рот крепко уснувшей жены и глубоко засунул в него один из своих инструментов?

Фонтаном брызнула кровь; коварно усмехаясь, Поль Дро остановил кровотечение, приговаривая:

— Теперь я не услышу больше ни стонов ее, ни оскорблений.

С ужасающим хладнокровием Поль Дро только что рассек жене голосовые связки и сделал ее немой.

— Постарайтесь не наделать шума, — сказал Себастьяну Перрону тот, кто называл себя Мариусом.

Вместе они осторожно вошли в палату, где лежала Амели Тавернье.

Они зажгли электрический фонарик, и больная, которая уже очнулась, попыталась приподняться.

Выглядела она ужасно. Лицо было мертвенно-бледным, глаза блуждали. Губы ее что-то беззвучно шептали; казалось, она делает над собой невероятное усилие, пытаясь сказать хоть слово.

Себастьян Перрон не мог и предположить, какой изощренной пытке подверг Амели ее супруг. Он подумал — она слишком слаба, и бросился к ней, сжал в объятиях.

Мариус тем временем попытался завернуть несчастную в покрывало.