Агата Кристи - День поминовения

Но вместо этого она сказала сухим деловым тоном:

– Нужно обсудить письмо из Сан-Паулу… [16] Сан-Паулу – город в одноименном штате на юго-востоке Бразилии.

А еще через пять дней был день рождения Розмэри.

Спокойное утро в конторе, потом визит в парикмахерскую, новое черное платье, немного искусно наложенной косметики. Она не узнавала лица, смотревшего на нее из зеркала: бледного, решительного, ожесточенного…

Виктор Дрейк сказал правду. В ней не было жалости.

И позднее, когда она через стол смотрела на посиневшее, перекошенное от конвульсий лицо Розмэри, в сердце ее не было жалости.

Теперь, вспоминая Розмэри Бартон спустя одиннадцать месяцев после ее смерти, она вдруг почувствовала страх.

Мрачно глядя в пространство, Энтони Браун вспоминал Розмэри Бартон.

Какая чудовищная, отчаянная глупость! Впутаться в подобную историю! Впрочем, любой мужчина на его месте нашел бы для себя оправдание. Мимо этой женщины нельзя было пройти равнодушно. В тот вечер в «Дорчестере» [17] « Дорчестер » – фешенебельная лондонская гостиница с рестораном на улице Парк-лейн. он никого больше не замечал. Прелестна, как гурия [18] Гурия – в религиозных догмах мусульман вечно юная, прекрасная дева рая, услаждающая песнями и танцами праведников. , и, по-видимому, так же умна.

Вот он и потерял голову. Приложил уйму стараний, чтобы найти общих знакомых, которые представили бы его. Непростительная трата времени, когда он должен был усиленно заниматься делом. Не для собственного же удовольствия он торчал тогда в «Кларидже».

Правда, Розмэри Бартон, с ее красотой, кого угодно могла заставить забыть о долге. Теперь-то легко есть себя поедом и поражаться, до какой глупости может дойти человек. К счастью, раскаиваться было особенно не в чем. Очарование сразу же померкло, стоило заговорить с ней. Мир вокруг обрел свои прежние нормальные очертания. Это была не любовь, даже не увлечение. Скорее возможность развлечься.

Им нравилось общество друг друга. Она танцевала, как ангел, и, где бы они ни появлялись, мужчины мгновенно поворачивали головы и пялили на них глаза. Но все было великолепно только до тех пор, пока она не раскрывала рот. Он не раз благодарил судьбу за то, что она не его жена. Что бы он стал делать, попривыкнув к этому совершенству красок и линий? Она и слушать толком не умела. Женщины такого типа обычно считают, что каждый утренний завтрак должен начинаться с заверений в страстной любви.

Как просто думать об этом теперь!

А ведь тогда он был сильно увлечен. Исполнял все ее прихоти, звонил ей, повсюду приглашал, танцевал с ней на вечерах, целовался в такси. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не тот несусветный, немыслимый день.

Он хорошо помнит ее лицо: каштановая прядь, упавшая на ухо, блеск темно-синих глаз из-под полуопущенных ресниц, капризный накрашенный рот.

– Энтони Браун. Какое красивое имя!

– Вполне почтенное. Даже прославленное в истории. У Генриха Восьмого [19] Генрих Восьмой (1491–1547) – английский король, представитель английского абсолютизма. был камергер по имени Энтони Браун, – сказал он шутливым тоном.

– Полагаю, ваш предок?

– Поклясться не могу.

– И не пытайтесь!

Он удивленно поднял брови:

– Я из колониальной ветви.

– Случайно не из итальянской?

– А! – Он рассмеялся. – Теперь понимаю. Вас смущает мой смуглый цвет лица. Моя мать – испанка.

– Этим все объясняется.

– Что именно?

– Многое, мистер Браун.

– Вам так нравится мое имя?

– Я вам уже сказала. Это красивое имя.

И затем неожиданно быстро, как гром среди ясного неба:

– Лучше, чем Тони Морелли.

В первую минуту он решил, что ослышался. Это было невероятно, немыслимо.

Он с силой сжал ей руку. Она дернулась:

– Вы делаете мне больно.

– Откуда вы взяли это имя? – Его голос звучал жестко, почти угрожающе.

Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом. Невообразимая идиотка!

– Кто вам сказал?

– Человек, который вспомнил ваше лицо.

– Кто этот человек? Я не шучу. Я должен знать.

Она смотрела на него, чуть прищурив глаза.

– Мой непутевый кузен Виктор Дрейк.

– Но я не знаю никого с таким именем.

– Полагаю, что в пору вашего с ним знакомства он фигурировал под другим именем: берег честь семьи.

– Ясно. Это было в тюрьме, – сказал Энтони с расстановкой.

– Да. Я читала Виктору мораль, обвиняла его в том, что он всех нас позорит. Он все это пропустил мимо ушей, а потом ухмыльнулся и сказал: «Но сама ты не очень-то разборчива, душа моя. Я вчера видел, как ты танцевала с моим бывшим соседом по камере. Кажется, он усердно за тобой ухаживает. Он нынче, я слышал, представляется как Энтони Браун. Но в тюрьме он звался Тони Морелли».