Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 1

В каких только поворотах не изучался Шерлок Холмс, будто он в самом деле жил и действовал! Нашлись исследователи, которые с необычайным энтузиазмом и тщанием привели в хронологический порядок его биографию, постарались по косвенным намекам восстановить в его существовании все то, что выходит за пределы разбираемых им таинственных происшествий. Установили, что ему нравилось и не нравилось, чем он увлекался и что недолюбливал, каковы были его взгляды на религию и взаимоотношения с женщинами. Наконец, те же добросовестные исследователи указали… профессиональные ошибки маэстро.

И Шерлок Холмс, оказывается, ошибался, но не только потому, что «на всякого мудреца довольно простоты»; некоторые его промахи на совести Конан Дойля, который не всегда мог соблюсти совершенную строгость и стройность в умозаключениях своего героя.

Так случалось, если автор вторгался в область специальную, и тогда «соколиное зрение» не спасало Шерлока Холмса перед судом знатока. Фиаско в этом смысле Конан Дойль потерпел с рассказом «Серебряный» — о пропаже классного скакуна и убийстве тренера. Позднее писатель чистосердечно признался, что ничего не понимал в ипподромном быте и взял скаковой мир лишь как эффектную площадку для действия. Истинные знатоки тотчас различили невежество и не могли этого простить. И тот, который понимал скачки как следует, учинил Конан Дойлю в спортивном отделе одной из газет полный разнос. Писатель оценил ревность конника-энтузиаста, не спорил, не отпирался, но и не сдавал своих позиций. Он знал, что им однажды и навсегда найден в поведении Шерлока Холмса тон психологической убедительности, который уберегает его от мелочных придирок. «Накануне вечером, как обычно, лошадей тренировали и купали, и конюшни были заперты в девять часов», — что же, пусть «обычно» лошадей тренируют и купают по утрам, и в девять часов утра, а не вечера скаковой ипподром уже замирает, но сюжет, но суть происходящего требовала сумерек — и был вечер. Ведь не хотели же верить в натуральную змею на сцене, а макет выглядел, как живая змея.

Еще раз Шерлока Холмса поймали на слове, когда в рассказе «Случай в интернате» он с присущей ему уверенностью определяет, между прочим, по следу велосипедных колес, в какую сторону ехал человек.

— Это невозможно! — стали говорить Конан Дойлю. — След переднего и заднего колеса совершенно одинаков!

Тут Конан Дойля взяло за живое, потому, должно быть, что он сам был заядлым велосипедистом. Он решил проверить это на опыте, и оказалось, что Шерлок Холмс был прав!

Конечно, лишь специальное и скрупулезное изучение могло обнаружить всякие несуразности. С широкой читательской точки зрения, Шерлок Холмс оставался непогрешимым. Ведь большинство следило не за ходом следствия и не за «дедукцией» — все подчинялось полету вдохновения, которое овладевало Шерлоком Холмсом при столкновении с опасностью или тайной. Убедительно было вот что: приехали французские школьники в Лондон и первым делом попросили показать, где на Бейкер-стрит живет Шерлок Холмс. А когда уже не школьники, а литераторы поинтересовались у Конан Дойля, где тот дом, который автор имел в виду, когда описывал жилище Шерлока Холмса, писатель просто не знал, что ответить. Он и не думал об этом. «Но, — сказал он в утешение, — там обязательно должен быть какой-нибудь дом в этом роде».

Шерлок Холмс сделался мифическим персонажем; сойдя со страниц книг Конан Дойля, он стал достоянием молвы, о нем фантазировали сами читатели. Появились анекдоты о Шерлоке Холмсе и его создателе. Например: в Риме берет Конан Дойль извозчика, тот и говорит: «А, господин Дойль, приветствую вас после вашего путешествия в Константинополь и в Милан!» «Как мог ты узнать, откуда я приехал?» — удивился шерлокхолмсовской проницательности Конан Дойль. «По наклейкам на вашем чемодане», — хитро улыбнулся кучер.

У Конан Дойля также часто спрашивали, кто он сам: Шерлок Холмс или доктор Уотсон? И писатель опять в недоумении разводил руками. Ни тот, ни другой отдельно, в нем содержались оба, как и вообще жизнь связывает противоположности, «лед и пламень», безумные фантазии и здравый смысл, проницательность и простоватость. Друг без друга эти крайности даже менее интересны.

«Я не хочу быть неблагодарным Холмсу, — писал Конан Дойль в автобиографии, подводя итог их долгому союзничеству, — он был для меня во многих отношениях хорошим другом. Если иногда я вроде бы и уставал от него, так это потому, что характер его не допускает светотени. Это счетная машина, и всякая попытка добавить что-нибудь лишь способна испортить все впечатление».