Артур Дойл - Жилица под вуалью

— Возможно, что тот же враг сделал что-нибудь, чтобы взбесить его.

Холмс задумался и несколько моментов оставался в молчании.

— За вашу теорию, Ватсон, говорит следующее: Рондер был человеком, имевшим много врагов. По словам Эдмундса, он был ужасен в пьяном виде. Страшный буян, он осыпал всех ругательствами и наносил побои каждому, кто попадался на его пути. Я предполагаю, что эти крики о чудовище, о которых рассказывала наша посетительница, были ночными воспоминаниями о дорогом усопшем. Как бы там ни было, наши умозаключения ничтожны, пока в нашем распоряжении не будет всех фактов. В буфете есть холодная куропатка и бутылка Монтраше. Давайте-ка, подкрепим наши силы, прежде чем мы призовем их себе на помощь.

Когда наш возница высадил нас перед домом м-сс Мэррилоу, мы застали эту толстую особу загораживающей во всю ширь отпертую дверь своего скромного и уединенного жилища. Ясно было, что больше всего она заботилась о том, чтобы не потерять своей ценной жилицы. Прежде чем провести нас наверх, она умоляла нас не говорить и не предпринимать ничего, что могло бы привести к столь нежелательному для нее концу. Успокоив ее, мы последовали за ней по крутой, застланной жалким ковром лестнице, и вошли в комнату таинственной жилицы.

Это было узкое и, как следовало ожидать, заплесневелое, плохо проветриваемое помещение, так как его обитательница редко покидала его.

Эта женщина содержала в неволе зверей, и вот, по-какому-то странному возмездию судьбы, оказалась сама запертым в клетку зверем. Она сидела теперь в сломанном кресле в темном углу комнаты. Долгие годы бездействия огрубили линии ее фигуры, которая когда-то, очевидно, была прекрасной. Густая темная вуаль покрывала ее лицо, но она была срезана по линии верхней губы и оставляла открытым превосходной формы рот и изящно округленный подбородок. Я легко мог себе представить, что она действительно была когда-то очень красивой женщиной. Ее голос также был гармоничен и приятен.

— Мое имя не чуждо вам, м-р Холмс, — сказала она. — Я решила, что оно приведет вас сюда.

— Да, это так, сударыня, хотя я и не знаю, каким образом вы осведомлены о том, что я был заинтересован в вашем деле.

— Я узнала это, когда после моего выздоровления меня допрашивал агент сыскной полиции графства, м-р Эдмундс. Боюсь, что я солгала ему. Может быть, было бы благоразумнее, если бы я сказала ему всю правду.

— Всегда благоразумнее говорить правду. Но почему вы ему солгали?

— Потому что от этого зависела судьба еще одного человека. Я знаю, что он был очень недостойной личностью, но все же мне не хотелось бы, чтобы его гибель лежала на моей совести. Мы были так близки, так близки!

— Но разве это препятствие устранено?

— Да, сэр. Лицо, которое я имею в виду, теперь умерло.

— Почему же, в таком случае, вы не расскажете полиции все, что вам известно?

— Надо считаться с другим лицом. Это другое лицо — я сама. Я не могла бы вынести скандала и огласки, связанной с расследованием полиции. Мне недолго осталось жить, и я хочу умереть непотревоженной. Но все же мне хотелось найти рассудительного и справедливого человека, которому я могла бы рассказать мою ужасную историю, чтобы все было бы понятно после моей смерти.

— Вы мне льстите, сударыня. Но в то же время я являюсь ответственным лицом. Я не обещаю вам, что после вашего рассказа я сам не сочту своим долгом передать это дело в руки полиции.

— Не думаю этого, м-р Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и ваши методы работы, потому что следила за вашей деятельностью в течение нескольких лет. Чтение — единственное удовольствие, оставленное мне судьбой, и я не пропускаю почти что ничего из того, что происходит на свете. Но, во всяком случае, я пойду на этот риск, какое бы вы ни сделали употребление из моей трагедии. Рассказ о ней облегчит мою душу.

— Мой друг и я, мы будем рады выслушать его.

Женщина встала и вынула из ящика фотографию какого-то мужчины. Он, несомненно, был профессиональным акробатом, человеком с великолепными физическими данными, и был снят со скрещенными на выпуклой груди мускулистыми руками и пробивающейся из-под густых усов улыбкой, — самодовольной улыбкой мужчины, одержавшего много побед.

— Это Леонардо, — сказала она.

— Силач Леонардо, который давал свидетельские показания?

— Он самый. А это… Это — мой муж.

Это было отвратительное лицо — свинья или, вернее, дикий кабан в образе человека — лицо, ужасающее своей животностью. Можно было живо представить в своем воображении, как этот подлый рот в бешенстве скрежетал и покрывался пеной, как эти маленькие, порочные глаза кололи злобным взглядом все окружающее. Злодей, буян, подлая тварь, — все это было написано на этом приплюснутом лице.