Поль-Луи Сулицер: Ориан, или Пятый цвет

— Это вам говорит о чем-нибудь?

Советник внимательно рассмотрел ее и вернул Орсони.

— Мотоцикл — похоже. Но я сказал бы точнее, будь фото цветным. Что до этого типа, честно, я его не знаю. Может быть… это и он, но я бы не поклялся. Хотя…

Он опять взглянул на фотографию.

— Нет, у меня нет даже предположений. И потом, я не хочу возводить напраслину.

Орсони вложил фотографию в портфель и отдал Ангелу. Прежде чем отпустить Маршана, которого снаружи дожидал Лукас, он задал последний вопрос:

— Вы уверены, что никто вас не подозревает в поджоге?

На этот раз Маршан поостерегся сказать, что полицейский с набережной Орфевр заметил его волнение, неуверенность и смущение при объяснении причин его присутствия в то утро «Финансовой галерее».

— С этой стороны я спокоен. Дымовые шашки, которые вы мне дали, сработали хорошо, с эффектом ожидания на три часа, как и было предусмотрено. Никто не мог всерьез заподозрить меня, ведь я ушел задолго до начала пожара.

— А вечером, с Лукасом?

— Все прошло как нельзя лучше: вахтер и его собака состязались в храпе!

— Вы настаиваете, что там не было видеокассеты с наклейкой «Сделай мне все»…

Маршан подавил улыбку.

— Клянусь, Если бы я ее увидел, я бы ее забрал. Но, честно говоря, я не думаю, что эта кассета находится у следователя. Я бы это заметил. Если в нее заложен динамит, она бы уже взорвалась.

— Тогда кто мог бы ее забрать? Ее нет в доме на улице Помп.

Маршан беспомощно развел руками.

— Держите глаза пошире, а уши на макушке. А теперь проваливайте.

Без лишних слов советник встал и вышел. Он направился прямо к мотоциклу Лукаса, который уже развернулся. Избегая взгляда «ликвидатора», он сладострастно засунул руки в карманы куртки молодого мотоциклиста.

Работая с начала восьмидесятых, Эдгар Пенсон не раз доказывал свое несравненное чутье. Он был одним из тех редких журналистов, которые способны поставить свою интуицию на службу доскональному знанию пружин и винтиков политической системы и подпольных финансовых потоков, действующих в тени законов экономики., называемой либеральной. Никогда либерализм во Франции не являлся национальной привилегией, и Эдгар Пенсон мастерски выводил на чистую воду скрытое вмешательство сильных мира сего в создание крупных рынков, которыми Франция могла гордиться. Естественно, иногда ему случалось терять след. Охотничьи собаки тоже, бывает, берут ложный след и, несмотря на приказания хозяина, упорствуют в своих заблуждениях. Но Эдгар Пенсон не признавал хозяев. Он ошибался, но поворачивал назад и вновь искал след. Дирекция слепо доверяла ему с тех пор, как он сделал ряд шумных разоблачений по делам о правонарушениях, объявив о причастности к ним лиц, близких к правительству. Поле его деятельности было обширным, благодаря ему стали известны скандал в крупной компании недвижимости, приписки при строительстве многих башен Дефанс, взяточничество при прокладке туннеля под Ла-Маншем и туннеля Мон-Блан. Не забыть бы еще несколько финансовых правонарушений в сфере общего права, на которые власти наклеили этикетки «оборонных секретов», а Пенсон выявил, что никаких секретов, связанных с национальной безопасностью, не было и в помине, а существовали лишь махинации, имеющие целью личное обогащение.

Один либеральный министр и два руководителя субподрядных фирм в области космических исследований стали объектом пристального внимания журналиста, Пенсон был хорошо знаком с методами работы секретных служб и полиции и смог создать в этих непрозрачных фирмах свою прочную и невидимую осведомительскую сеть. И его жертвы удостоверялись в точности информации Пенсона и понимали, что журналист черпал ее из секретных источников самих организаций.

Бывало, что Пенсоном манипулировали без его ведома, вводили в заблуждение — по крайней мере в первое время, — но, осознав свою ошибку, он становился беспощадным по отношению к тем, кто полагал, что может безнаказанно играть его доверчивостью.

Пенсон и Ориан Казанов были как бы двумя сторонами одной медали, символизируя свойственные гражданину чувства долга и справедливости.

Когда журналист получил на свой пейджер всего два слова: «Скорей бы воскресенье», он понял, что у одного из его старых осведомителей из разведывательного управления по прозвищу Абель, есть что сказать. Он тесно общался с парламентариям и из правых политических партий. Двое из его приятелей были членами левоцентристского правительства, которые добились постов, участвуя в различных законодательных дебатах, касающихся социального обеспечения и положения об иммиграции, — эти вопросы были милы сердцу премьер-министра.