Грегори Макдональд: Сознавайтесь, Флетч!

Флинн потер один из своих зеленых глаз ладонью огромной руки.

– Ну, мистер Флетчер, разве я не изрек очевидную истину?

– Инспектор? Неужели вы думаете, что все так и было?

– Нет, не думаю.

Теперь его глаза скрылись под ладонями обеих рук.

– Сейчас, по крайней мере, нет, – продолжил Флинн. – Будь вы выпивши, да, я бы в это поверил. Или не обладали столь привлекательной внешностью. Зачем еще эти девчушки болтаются в барах, если не для того, чтобы встретить такого вот Питера Флетчера. Я бы поверил в мою версию, будь вы менее уверены в себе. Мне представляется, что гораздо проще избавиться от тела сопротивлявшейся женщины, чем подвергнуть себя полицейскому допросу. Впрочем, возможно, тут я и ошибаюсь, у всех свои странности. И если бы не звонок по контактному телефону полиции, я бы мог поверить, что вы находились в состоянии аффекта, не отдавали отчета своим действиям. Нет, в это я тоже не верю.

– То есть вы не собираетесь арестовать его, инспектор? – подал голос Гроувер.

– Нет, Гроувер, – Флинн встал. – Моя интуиция возражает.

– Сэр!

– Я уверен, что вы правы, Гроувер, но помните, пожалуйста, о том, что мне не довелось получить столь блестящую подготовку, характерную для полицейских Бостона. Не сомневаюсь, что любой из ваших не менее опытных коллег в мгновение ока упек бы мистера Флетчера за решетку. Но в аналогичных случаях, Гроувер, решающую роль играет именно неопытность.

– Инспектор Флинн...

– Тихо. Тихо. Если этот мужчина виновен, а вероятность этого по-прежнему велика, мы найдем новые свидетельства его вины. Если б я сам не видел чемоданы в прихожей, то подумал бы, что все его россказни – ложь. Я подозреваю, что так оно и есть. Я впервые вижу человека, пишущего об изящных искусствах, и не убежден, что среди ему подобных преобладают лжецы и убийцы.

– Полагаю, вы собираетесь запретить мне покидать город, – предположил Флетч.

– Отнюдь. Наоборот, мистер Флетчер, если вы покинете город, ситуация станет еще более интересной.

– Я пошлю вам почтовую открытку.

Флинн посмотрел на часы.

– Что ж, если Гроувер отвезет меня домой, я как раз успею выпить чашку настоя ромашки с моей Элзбет и детками.

– Отвезу, инспектор, – Гроувер открыл дверь в опустевшую прихожую. – Я хочу поговорить с вами.

– Разумеется, хотите, Гроувер. Я в этом не сомневаюсь.

Утром Флетч позвонил в Рим. Обычно требовалось немалое время, чтобы соединиться с другим берегом Атлантического океана, да и на поиски Анджелы ди Грасси всегда уходили драгоценные минуты, но на этот раз, к его полному изумлению, Рим дали мгновенно, а Анджела взяла трубку после первого звонка.

– Энди? Добрый день.

– Флетч? Ты в Америке?

– Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.

– О, я с удовольствием.

– Я застал тебя за ленчем?

– Да.

– Что ты ешь?

– Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?

– Нет. Я еще не вставал с постели.

– Это хорошо. Какая у тебя кровать?

– Великовата для одного.

– Других, по-моему, просто нет.

– Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает...»

– Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?

– Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?

– Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.

– И что ты собираешься делать?

– Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.

– Но не ударяют пальцем о палец.

– Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.

– Иногда случается и такое.

– И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она – графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.