Пришла Антонина, поставила чай с вареньем, пирог. Спросила про здоровье, что пишут Маринка и Алеша, и по-матерински оценила тяжесть разлуки с детьми.
Балихин приметным взглядом дал жене понять, что настало время для делового разговора, и она ушла.
— О чем толковать намерен? — спросил Балихин, почувствовав молчаливое напряжение Старбеева.
— Разговор о новых станках. Хочу разобраться, что и как…
Эра новых станков виделась Старбееву прежде всего как явление социальной значимости. Мысли, самочувствие Латышевых и Балихиных были важнее скороспелых приказов. Примечательно, что Балихин, не зная о сути разговора, весьма иронично помянул кнопочки и клавиши. Старбеев с нарастающим интересом ожидал, каков же будет ход его размышлений.
А начал Балихин так:
— Белые вороны во все времена вызывали удивление. Диковинка, и только! Отмахнуться от новой техники — просто ума не приложу, — значит, вырядиться в белую ворону. Пристойно ли это? Нет, говорю я. Даже преступно! Новые времена, новые песни. Кстати, про песни. Если с бурного марша начинать, то предвижу осечку. Шума будет в избытке, а дело не пойдет… Спросишь: почему? Отвечаю. В цехе немало ветеранов. По статистике кадровиками числимся. Менялись станки, а мы? Мы становились опытнее, мудрей. Но пойми, Павел Петрович, такой факт. Старели годами, но с каждым днем больше привыкали, да нет, влюблялись в свои станки. Душа с годами верх берет и, увы, не всегда на бойкий шаг податлива. Чего скрывать, потяжелели на подъем… Скинь нам своей властью по десять — пятнадцать лет — тогда порядок! Но, увы, это невозможно… Ты, конечно, заметил, что я про новые станки словом не обмолвился. Не они повинны. Мы, старичье, как бы помехой стали. А помехой ли? Знаю, пришел ты не со злым умыслом. Не уговариваешь, не стращаешь… Как поступать? Ты начальник, с твоей колокольни дальше видно, но и мы многое повидали, жизнью обучены. — Балихин глотнул остывшего чаю и продолжал разговор: — Представь такое… Есть приказ, поставили станки, уговорили молодых, и завертелись станки со своей электронной душой. Ну а завтра, через месяц как почувствует себя новичок, сможет ли породниться с настырным немым автоматом, у которого только щиток с кнопками, как у механического пианино… Вот и надо подумать, как нам вырастить новое поколение рабочих, дать им светлую перспективу… Давно миновало время, когда про нас небылицы придумывали: мы, мол, лаптями щи хлебаем… Левша английскую блоху подковал, а наш Гагарин первым в космос полетел… Вот такая траектория великого взлета. Есть над чем призадуматься каждому. Непременно каждому. Здесь отдача нужна. И честность. Чтобы не было хаты с краю… А если тебя, Павел Петрович, начнут стращать лозунгами про эпоху технической революции, ты не тушуйся… Найдутся говоруны. Ты держись и напомни, чему нас партия учит. Удовлетворенность трудом не менее важна, чем рост производства… Надо думать и все делать, чтобы человек был счастлив. Вот так, Павел Петрович.
Домой Старбеев вернулся в двенадцатом часу. Валентина уже спала. На столе лежала записка: «Будь я доктором, забрала бы у тебя путевку. Чудакам санаторий не нужен. У них свое лекарство».
Санаторий «Лесная даль», куда приехал Старбеев, стоял в сосновом бору. Три корпуса, опоясанные голубыми ярусами балконов, возвышались над лесным простором, уходящим за горизонт.
Уже на второй день санаторная книжка Старбеева запестрела записями назначенных анализов, процедур и врачебных консультаций.
Старбеев с усилием преодолевал привычность режима своей жизни и втягивался в обстановку строго размеренного времени, которое сулило прилив здоровья. Правда, было досадно и неуютно откликаться на обращение «больной», которое звучало повсеместно, даже при входе в кинозал, где хмельной киномеханик, совмещая обязанности билетера, настойчиво твердил: «Предъяви билетик, больной…»
Комната, где поселился Старбеев, была рассчитана на двоих, но вторая кровать стояла прибранной. И он, поглядывая на нее, пытался представить, кто окажется соседом.
Только утром четвертого дня раздался глуховатый стук в дверь, и молодой человек с чемоданчиком и пузатым портфелем переступил порог.
Он робко оглядел комнату, будто забрел сюда случайно, и представился:
— Журин Евгений Алексеевич…
Старбеев ответил, поздоровался.
Журин все еще держал в руках вещи и неожиданно спросил:
— Вы не храпите?
Старбеев шумно рассмеялся.
Читать дальше