Семен Клебанов: Прозрение. Спроси себя

Утром третьего июля профессор Дмитрий Николаевич Ярцев, ведущий офтальмолог одной из московских клиник, как обычно, проводил обход больных.

Без пяти минут девять он вышел из кабинета и направился в ординаторскую.

Он открыл дверь, все сразу встали, поздоровались и ждали, когда Дмитрий Николаевич скажет привычное: «Начнем».

Но профессор сообщил:

— Сегодня у нас праздник.

Врачи недоуменно переглянулись. Никто еще не успел спросить о неведомом празднике, как в ординаторскую вошли старшая медсестра Лидия Петровна и санитарка Евдокия Ивановна.

Все называли ее тетя Дуня. Она редко бывала в этой комнате и не понимала, зачем ее сюда пригласили. «Неужели промашку допустила?» — подумала она, смущенно глядя на профессора.

— Сегодня у Евдокии Ивановны день рождения, — прервал неловкую паузу Дмитрий Николаевич. — Такой у нас праздник.

— А мне и в голову не пришло… Сама забыла… — упавшим голосом сказала Евдокия Ивановна.

Дмитрий Николаевич пододвинул ей стул:

— Праздник! И вы, пожалуйста, садитесь.

Евдокия Ивановна, присев на краешек мягкого стула, стянула с головы выцветший платочек и стала теребить его концы.

— Мне очень приятно, — сказал Дмитрий Николаевич, — поздравить нашу коллегу, милую тетю Дуню. Без таких людей жить трудно, просто нельзя. Мы вас любим… Давайте пожелаем Евдокии Ивановне крепкого здоровья, радости и счастья.

Все дружно захлопали.

— Одну минуточку. Еще не все. — Он вынул из кармана накрахмаленного халата синюю коробочку, извлек оттуда часики и надел их на худую руку Евдокии Ивановны, ясно приметив на сухой коже пятнышки гречки. — Пусть время долго отсчитывает дни вашей жизни. — Дмитрий Николаевич обнял санитарку, поцеловал ее.

Тут же подошла Лидия Петровна с букетом цветов.

Тетя Дуня взяла большой букет, промокнула глаза уголком платочка и встала.

— Спасибо вам… Будьте все здоровы… — И смущенно добавила: — Я пойду, Дмитрий Николаевич… В двадцать шестой надо ребятишек покормить…

Профессор приветливо кивнул и, когда она вышла, сказал привычное: «Начнем».

К обходу Дмитрий Николаевич относился с высокой мерой требовательности, которая позволяла ему следить за многоликими формами течения болезней, быть в курсе успехов и неудач исцеления людей…

С этого, считал профессор Ярцев, начинается искусство врачевания. Он был убежден: больной есть объект для созидательной работы врача.

Закончив обход палат левого крыла, Дмитрий Николаевич остановился в небольшом холле и обратился к коллегам:

— Меня настораживают жалобы Дроздова на неутихающие головные боли. Вторая неделя, если мне память не изменяет. Ведь так, Сергей Васильевич?

— Восьмой день, — уточнил сухощавый врач в прямоугольных очках.

— А диагноза нет, — перебил профессор. — Вы, наверное, стесняетесь пригласить консультанта? Разве это зазорно? Полагаю, опасаетесь подорвать свой авторитет… Но Дроздову, равно как и всем другим, хочется одного: чтобы ему помогли… Кто это сделает — Сергей Васильевич или Ираклий Леванович, — им, страждущим, глубоко безразлично. Поможем, вылечим — поблагодарят за чуткость, за мастерство. А если боль не пройдет — тут уж всю медицину будут шерстить… И поделом: врач не имеет права лукавить. Иначе мы уподобимся мольеровскому лекарю, который твердил: «Болезнь — это отсутствие здоровья».

К профессору подошла Лидия Петровна, напомнила:

— В двенадцать тридцать у вас операция. Шестаков из тридцать первой ждет. Вы обещали выписать его.

Дмитрий Николаевич взглянул на часы. Он не любил опаздывать сам, не любил, чтобы опаздывали другие.

— Обещал, обещал… — Он улыбнулся. — А вдруг?.. Ладно, сейчас решим.

— Я вам нужна?

— Неизменно и обязательно, — с веселым озорством ответил профессор. — Загляну и в тридцать вторую. Там я тоже обещал… Подготовьте больного к осмотру.

В тридцать вторую палату Лидия Петровна вошла, когда Федор Крапивка, сидя на кровати, нащупывал ногой больничные шлепанцы.

— Кто? — спросил он и, услышав голос медсестры, лег обратно на скрипучую койку.