Семён Клебанов: Настроение на завтра

Из динамиков послышалась музыка — в большом зале ресторана заиграл оркестр.

Симпатичные студентки, сверкая улыбками, лихо танцевали с солидными мужчинами, которые были разгорячены напитками. Им хотелось тряхнуть стариной, повеселиться, попрыгать козлами, а резвость получалась неуклюжей, они сбивались с быстрого ритма, тяжело дышали и сильно потели.

Хрупов не танцевал. Он с достоинством обходил стол, склонялся к каждому гостю и для всех находил приветливые, желанные слова.

Возле Данильцева он задержался подольше.

— Рад, старина, что ты смог приехать, — благодарил Хрупов.

— Я тоже. Тебе не грустно?

— Все же пятьдесят. Полвека. И все-таки, старина, будем жить страстями. — И, снизив голос, спросил: — Сколько тебе надо прополиса?

— Граммов десять. Мать больна.

— Получишь сорок. Жду завтра в институте… Саша, как долго ты будешь проверять на мышах мой препарат? Я очень надеюсь на тебя.

— Недели за три управлюсь. Когда пришлешь?

— Днями установку пущу…

— Один не сладишь. Нужны ассистенты. Тогда ускоришь дело.

— Предвидел, старина. Вон мои помощницы. Славные девчонки. — Хрупов кивнул на студенток.

Они неутомимо танцевали, взмахивая тонкими подвижными руками, и с каждым новым танцем заменяли уставших партнеров.

Юбилей Хрупова закончился за полночь. И, уже отъезжая от «Нептуна» на такси, Хрупов со странным чувством подумал: отчего же Воронин не пришел на банкет?

С профессором Ворониным, заведующим кафедрой, у него сложились внешне ровные, но далеко не всегда ясные отношения.

К кандидатской диссертации Хрупова он имел много претензий. А командируя Хрупова на конференции, внимательно знакомился с его материалами и, как правило, возвращал на доработку.

Наука вообще, и медицина в частности, говорил Воронин студентам на лекциях или педагогам на заседаниях кафедры, это внутреннее состояние человека, а не его профессия.

К старику Колумбу — так звали Христофора Алексеевича Воронина за глаза в институте — Хрупов не мог подобрать ни ключа, ни отмычки. А он был очень нужный человек. Ладно, будем продолжать осаду, откроем Америку, твердо решил Хрупов, подъезжая к дому. Он заплатил шоферу точно по счетчику — для этого всегда имел в кошельке серебро и мелочь.

Заснул Хрупов крепко и безмятежно. И только под утро возникла жуткая картина. Это видение преследовало его как рок, от которого он не мог избавиться. Хрупов испуганно просыпался, чувствовал себя разбитым, много курил и думал о себе как о чужом, постороннем человеке, которого плохо помнил, стыдился, отчего-то боялся и оправдывал.

Так случилось и в эту ночь.

Хрупов без оглядки покидал боевую позицию. «Стой! — услышал Степан голос старшего сержанта Старбеева. — Стой, сволочь!» — кричал Старбеев.

Неожиданно колокольный звон оборвал это жуткое видение.

Хрупов вскочил с постели, закурил, прислушиваясь к тоскливому звону, — то кабинетные часы пробили пять утра.

За окном еще не пришел рассвет. Хрупов зажег свечу — он любил запах свечей, мерное колебание их огонька и, глядя на странные разбросанные тени по стенам комнаты, достал из тумбочки бутылку коньяка, которую держал на случай под рукой. И разом, как спасительное лекарство, хлебнул из горлышка, не чувствуя горечи напитка и не закусывая.

Хрупова не тяготили ни душевная боль, ни стыд. Ему просто хотелось забыть то, о чем он не желал помнить и вспоминать.

За долгие прошедшие годы он приучил себя зачеркивать все, что мешает ему в жизни, отодвигать в сторону, не подпускать к сердцу.

Неожиданно всплыл в памяти отец. Только сейчас он показался ему очень старым.

Антон Кузьмич был плотником. Жили они на окраине города, в небольшом деревянном доме. Частенько Антон Кузьмич подрабатывал — делал гробы. Брал он недорого, к нему охотно обращались за помощью. Он работал на совесть и, закончив очередной заказ, сам ложился в гроб — примерялся, удобно ли будет покойнику.

Антон Кузьмич не спеша закуривал и, лежа на досках, вопросительно смотрел в небо.

Однажды ему заказали гробик для утонувшего мальчика. Забив последний гвоздь, Антон Кузьмич окликнул сына и сказал:

— Ложись, Степка. Примерку сделаем… Вот так. Ты плечико-то распрями. — И, поглядывая на свое чадо, наставительно добавил: — Помни наперед, сынок, всегда надо плечиком пробиваться. Тогда одолеешь жизнь…

Хорошо запомнил это напутствие Степан Хрупов.

После демобилизации Хрупов подался в медицинский институт, но его не приняли, хотя и фронтовик, и раненый, и желание было большое. Не хватало знаний, обычных, школьных.