Семён Клебанов: Настроение на завтра

Его радовала готовность людей хорошо и красиво работать. Но чья-то небрежная грязная спецовка, беспорядок на инструментальной тумбочке коробили, отзывались досадой.

Вот и сейчас он сказал фрезеровщику Потехину:

— Куртку бы сменил. Жена увидит, не узнает. Завтра погляжу на тебя. Чуешь?

Потехин устыдился, кивнул.

А токарю Лопатину посоветовал:

— А ты бы, Василий, к врачу-глазнику сходил. Очки нужны тебе.

— Да что вы, Павел Петрович, десятую миллиметра с ходу ловлю.

— Возможно. А микрометр на стружках лежит, ему неудобно. Штука нежная.

— Намек понял.

В третьем пролете Старбеев подошел к Червонному. Тот усердно протирал станок.

— Здравствуй, Захар!

— Здравствуй, Петрович. — Лицо у Червонного было усталое, смотрел он как-то странно, понурив голову.

Почти всю ночь Червонный просидел за столом. Он вынул из коробки куски разорванных грамот и с ясным сознанием своего сумасбродного поступка стал подбирать обрывки, стыкуя их по краям. Затем по порядку наклеивал на чистый лист бумаги и приглаживал ладонью. Он оживлял грамоты с такой бережностью и старанием, будто чувствовал их боль и обиду. И легким касанием нашкодивших рук желал вымолить у них прощение.

Склеивал ли Захар Денисович свою прожитую жизнь? Выбирал ли он новую дорогу, на которую предстояло ступить? Червонный не думал об этом. Сейчас он возвращал то, от чего совсем недавно отказался.

Старбеев хотел было уйти, но задержался, спросил:

— Как Анна?

— Получше. Кланялась тебе. — И, теребя ветошь с маслянистыми пятнами, хилым голосом сообщил: — Именинник я сегодня. Сорок три. Большой праздник будет.

— Может, Анну дождешься?.. — посоветовал Старбеев.

— Хотел бы, да не получится… Судят меня. Нынче товарищеский суд. Балихин приходил, сказал, чтоб не опаздывал. Ты-то, Петрович, придешь? Уважь именинника. Посиди, послушаешь… Судиться — не богу молиться, поклонами не отделаешься. За здравие — не ожидаю. А за упокой будет.

— Какой же это праздник, Захар?

— Рад бы в рай, да грехи не пускают… Вот так… Наверное, приговор уже подписан. И твоя резолюция имеется.

— Это дело суда. Он решает. А тебя поздравляю. Что тебе пожелать?

Червонный перебил его:

— А ты уже авансом это сделал. И подарочек твой неоплатный.

Старбеев не понял, даже смутился.

— Анну спас… Иди, Петрович, дай в себя прийти, а то у меня руки будут дрожать. Работать не смогу.

Старбеев догадался, что Захара волнует главное — рассказал ли начальник про «зубра» или умолчал. Но спросить об этом не осмелился, потому и поспешил остаться в смятенном одиночестве.

Старбеев уже отошел, но тут же вернулся. И с тревогой за его судьбу сказал:

— Помни, Захар. Я свое слово держу. Теперь твой черед. Пусть этот суд будет первым и последним. Все зависит от тебя.

Червонный хотел что-то ответить, но не мог.

Старбеев ушел. И не видел, как Червонный всхлипнул.

В конторке Старбеева ожидала группа пэтэушников, которых по его просьбе прислали для прохождения практики на новых агрегатах. Ребятам оставалось четыре месяца до окончания училища. Здравый смысл подсказывал необходимость приучать их к новой технике в процессе учебы. Дальний прицел Старбеева пришелся по душе Мягкову, и он сегодня примет их в свою бригаду.

Их было шестеро, этих парней в аккуратных халатах; почти одного роста, они сначала показались Старбееву даже похожими друг на друга. Особенно когда вскочили со стульев и дружно, как в солдатском строю, произнесли:

— Здрасте, Павел Петрович!

Он ухмыльнулся, пожал каждому руку, по-отцовски вглядываясь в юные лица.

Парни притихли, ожидая, как же все начнется.

Старбеев взял листок и порвал его на шесть равных кусочков.

— У вас карандаши или ручки есть?

Они удивленно переглянулись, достали из карманов белые самописки.

— Напишите на бумажке, кого назначить старостой группы. Чур, не подглядывать.

В пяти из шести записок была написана фамилия Дмитрия Лисицына. Ну вот, с удовольствием отметил Старбеев, есть у них свой лидер.

— Вас шестеро, а кнопка пуска агрегата одна. Так что включить его поручим вашему избраннику — Диме Лисицыну. Теперь пойдем на участок.

Они прошли по пролету огромного цеха, чуть приотстали, заглядевшись на березовую рощу, и стайкой двинулись к рабочему месту.

— Принимай, Юрий Васильевич, смену, — сказал Старбеев. — Гляди, какие орелики… Староста у них Лисицын.

Откинув упрямый вихор каштановых волос, Дмитрий чуть шагнул вперед и доложил: