Филлис Джеймс - Лицо ее закройте

– Бедняжка, – сказал он. – Бедняж­ка. Вчера вечером она была так счастлива.

– Вы разговаривали, значит, с ней после праздника? – Стивен не смог подавить тре­бовательные нотки.

– Нет, не после праздника. Я все вре­мя путаюсь, когда это было. Такая глупость. Да, вы вот сейчас спросили, и я вспом­нил, я с ней вообще вчера не разговари­вал, хотя, конечно, видел в саду. В очень красивом белом платье. Нет, я разговари­вал с ней в четверг вечером. Мы шли с ней по дороге, и я спросил ее о Джимми. Да, думаю, в четверг. Да, верно, потому что в пятницу я весь вечер был дома. Пос­ледний раз я с ней в четверг разговаривал. Она была такая счастливая! Сказала мне о своем замужестве, о том, что у Джимми будет отец. Ну да вы, думаю, все сами знаете. А для меня это было неожиданностью, но, конечно же, я был рад за нее. И вот тебе, пожалуйста. Полиция еще ни до чего не дозналась?

Он оглядел всех вежливо-вопроситель­ным взглядом, не понимая, видно, какое впечатление произвели его слова. С мину­ту все молчали, потом Стивен сказал:

– Вы, вероятно, тоже знаете, отец, что я просил Салли стать моей женой. Но она не могла сказать вам об этом в четверг. Она тогда еще этого сама не знала. Я ни разу не говорил ей, что собираюсь сделать пред­ложение, покуда не сделал его без двадца­ти восемь в субботу вечером.

Кэтрин Бауэрз хмыкнула и тут же в за­мешательстве отвернулась под взглядом Де­боры. Хинкс нахмурил брови, но его стар­ческий тихий голос звучал твердо:

– Я путаюсь во времени, за мной это водится, но мы встретились в четверг, я в этом уверен. Я выходил из церкви после вечерни, а Салли проходила мимо с Джимми, он сидел в прогулочной коляске. Я не могу ошибиться – разговор был именно об этом. Может, слова не совсем такие были, но общий смысл такой. Салли сказала, что у Джимми скоро будет отец. Она попросила меня никому не говорить, Я пообещал и до­бавил, что очень рад за нее. Спросил, знаю ли я жениха, она засмеялась и сказала: пусть это будет сюрпризом. Она была воз­буждена и счастлива. Мы совсем немно­го прошли вместе, я расстался с ней у свое­го дома, а она, думаю, пошла сюда. Я считал, вы об этом знаете. А что, это так важно? – Инспектор Далглиш скорее всего со­чтет, что это важно, – сказала сухо Де­бора. – Думаю, вам надо зайти к нему и все рассказать. Тут выбирать не приходится, поверьте. У этого человека сверхъестественный дар извлекать на свет божий неудоб­ные истины.

Хинкс разволновался, но быстрый стук в дверь спас его от необходимости отве­чать – появился Далглиш. Он держал ма­ленький, заляпанный грязью пузырек, ко­торый был завернут в белый носовой платок.

– Узнаете? – спросил он.

Стивен пересек комнату, взглянул на пу­зырек, но трогать не стал.

– Да. Это снотворное из аптечки отца.

– Осталось семь таблеток. Подтверждаете ли вы, что исчезли три таблетки после того, как вы положили их в пузырек?

– Естественно. Я же говорил вам. Там было десять таблеток, три грана [12]каждая.

– Спасибо, – сказал Далглиш и снова повернулся к выходу. Когда он взялся за ручку, Дебора спросила:

– Нельзя ли нам узнать, где был най­ден пузырек? Далглиш взглянул на нее, словно вопрос и в самом деле требовал серьезных размышлений.

– Почему бы нет? Не исключено, что один из вас действительно хочет узнать. Его нашел мой помощник, его кто-то зарыл в газоне, на том месте, где во время празд­ника обычно ведутся раскопки клада. Вы верно, знаете, что там дерн срезан, при­чем основательно, должно быть, участни­ки соревнования очень старались. Несколько кусков рядом лежат. Пузырек засунули в норку, придавив дерном. Тот, кто это сделал, предусмотрительно пометил место деревянным именным колышком, который валялся по­близости. Любопытно, что на нем ваше имя, миссис Рискоу. В вашей кружке – какао с наркотиком, ваш колышек служит отме­тиной для припрятанного пузырька.

– Но что это значит? – спросила Де­бора.

– Если кто-нибудь сможет дать мне от­вет на этот вопрос, я еще час-два буду в кабинете. – Он учтиво обратился к Хинксу: – Вы, должно быть, мистер Хинкс, сэр. Я хотел повидать вас. Если вас не затруд­нит, уделите мне, будьте любезны, несколько минут.

Священник оглядел семейство Макси оза­даченно и печально. Помолчал, будто хо­тел что-то сказать. Потом без слов вышел вслед за Далглишем из комнаты.

Только в десять вечера Далглиш смог до­просить доктора Эппса. Он почти весь день посещал больных – требовавших и не требовавших неотложной медицинской помо­щи в воскресенье, но они служили ему веским основанием откладывать беседу с инспек­тором. Если ему было что скрывать, он, безусловно, решил выиграть тактикой. Его вроде бы не было оснований подозревать. Прежде всего трудно было бы найти мотив. Но он был врачом семейства Макси, их близким другом. Он не станет в открытую подвергать представителей закона обструк­ции, но он вправе иметь свой, нешаблон­ный взгляд на закон, и у него, если захо­чет избежать неудобных вопросов, есть ла­зейка – его профессиональный долг пред­писывает ему хранить врачебную тайну. У Далглиша и раньше были неприятности с такими типами. Впрочем, волноваться не стоило. Доктор Эппс, казалось, видел в визите инспектора медицинские цели, он пригласил его, весьма радушно, в свой хирургический кабинет, который явно был пристроен позднее к дому георгианских вре­мен, и водрузился на вертящемся стуле возле письменного стола. Далглишу было указа­но на кресло для пациентов, большое де­ревянное резное кресло, такое низкое, что в нем вряд ли почувствуешь себя непринуж­денно и перехватишь инициативу. Он даже ждал, что доктор начнет засыпать его обес­кураживающими, касающимися его, Далглиша, личной жизни вопросами. И дей­ствительно, доктор Эппс, очевидно, решил говорить сам. Да это и устроило Далгли­ша, который безошибочно угадывал, в ка­ких именно случаях он узнает больше, если будет молчать. Доктор закурил большую, причудливой формы трубку: