Филлис Джеймс: Саван для соловья

— И с тех пор Брамфет привязалась к вам. Когда вы перешли сюда работать, она последовала за вами. Этот импульс довериться, потребность иметь хотя бы одного друга, который знает о вас все, привели к тому, что вы оказались в ее власти. Брамфет — защитница, советчица, доверенное лицо. В театр с Брамфет; утренний гольф с Брамфет; отпуск с Брамфет; поездки за город с Брамфет; ранний утренний чай и последняя чашка перед сном с Брамфет. Ее преданность должна была быть достаточно искренней. В конце концов, ради вас она была готова на убийство. Но все равно это фактически был тот же шантаж. Более примитивный шантажист просто потребовал бы регулярных денежных выплат, не облагаемых налогом, и это было бы для вас бесконечно предпочтительнее, чем невыносимая преданность Брамфет.

Она печально сказала:

— Это правда. Это правда. Как вам удалось об этом узнать?

— Потому что она в своей сущности была глупой, даже тупой женщиной, а вы — нет.

Он мог бы добавить: «Потому что я знаю себя».

Она зарыдала в отчаянном протесте:

— И кто я такая, чтобы презирать глупость и тупость? Какое право я имела так придираться к ней? О, она совсем не была умна! Она даже не смогла совершить убийство ради меня, не устроив из этого неразберихи. Она не была достаточно умна, чтобы обмануть Адама Делглиша, но почему это должно быть критерием сообразительности? Вы видели ее когда-нибудь за работой? Видели ее с умирающим пациентом или больным ребенком? Вы когда-нибудь наблюдали, как эта глупая и тупая женщина, чью преданность и общество для меня так естественно было презирать, работает всю ночь, чтобы спасти чью-то жизнь?

— Я видел тело одной из ее жертв и прочитал отчет патологоанатома о другой. Я верю вам на слово, когда вы говорите о ее доброте к детям.

— Они не были ее жертвами. Это были мои жертвы.

— О нет, — сказал он. — В Найтингейл-Хаус была только одна ваша жертва, и ее звали Этель Брамфет.

Она поднялась на ноги одним быстрым движением и встала к нему лицом к лицу, не отводя от него своих удивительных зеленых глаз. Частица его мозга знала, что он должен сказать какие-то слова. Какие это были бы слова? Слишком хорошо знакомые фразы официального предупреждения, профессиональной игры, которые почти непрошено возникали у него на губах в момент конфронтации с преступником? Все они ускользнули куда-то — бессмысленные, ненужные, — в какие-то отдаленные части его мозга. Он знал, что он больной человек, все еще слабый от потери крови, и что сейчас ему следует остановиться, передать расследование Мастерсону и вернуться в постель. Он, самый щепетильный из всех детективов, выложил все так, словно никаких правил не существует, словно он стоит лицом к лицу со своим личным противником. Но он должен был продолжать. Даже если он никогда не сможет этого доказать, он должен был добиться, чтобы она признала то, что, он знал, было правдой. И будто задавая самый естественный вопрос па свете, он тихо спросил:

— Она была мертва, когда вы положили ее в огонь?

В это самое мгновение кто-то позвонил в дверной звонок квартиры. Не говоря ни слова, Мэри Тейлор накинула на плечи плащ и пошла открывать. Послышалось недолгое бормотание голосов, потом Стивен Куртни-Бригс зашел в гостиную следом за ней. Взглянув па часы, Делглиш увидел, что стрелки показывают семь часов двадцать четыре минуты утра. Рабочий день уже почти начался.

Куртни-Бригс был уже одет. Он не выказал никакого удивления по поводу присутствия Делглиша и никакой особой озабоченности его заметной слабостью. Он безучастно заговорил, обращаясь к ним обоим:

— Мне сказали, что ночью был пожар. Я не слышал пожарных сирен.

Мэри Тейлор, с лицом настолько бледным, что Делглишу показалось, что она вот-вот может потерять сознание, спокойно сказала:

— Они приехали со стороны Винчестер-роуд и не включали сирены, чтобы не разбудить пациентов.

— А что это за слухи, будто они нашли обгоревшее тело среди пепла от садовой сторожки? Чье тело?

Делглиш ответил:

— Сестры Брамфет. Она оставила письмо с признанием в убийствах сестры Пирс и сестры Фоллон.

Куртни-Бригс воинственно взглянул на Делглиша, крупные красивые черты его лица исказились в выражении раздраженного недоверия.

— Она объяснила почему? Она что, сумасшедшая?

Мэри Тейлор сказала:

— Брамфет не была сумасшедшей и, несомненно, была уверена, что у нее достаточно веские причины.

— Но что сегодня будет с моей палатой? Я начинаю оперировать в девять часов. Вам это известно, Матрона. И у меня очень длинный список. Обе штатные медсестры больны гриппом. Я не могу доверить опасно больных пациентов студенткам первого и второго курсов.