Филлис Джеймс - Саван для соловья

Мне нечего больше сказать, кроме того, что никто не знал о моих намерениях и никто мне не помогал.

Этель Брамфет».

Мэри Тейлор сказала:

— Это ее почерк, разумеется. Я нашла письмо на ее каминной полке, когда зашла к ней в комнату после того, как позвонила вам и вы велели проверить, все ли в безопасности. Но правда ли это?

— О да, это правда. Она убила обеих. Только убийца могла знать, где была спрятана банка с никотином. Очевидно, что вторая смерть должна была выглядеть как самоубийство. Почему же тогда банка не осталась па тумбочке у кровати? Это могло произойти только потому, что убийце помешали осуществить ее план. Сестра Брамфет была единственным человеком в Найтингейл-Хаус, которого вызывали той ночью в больницу и кому помешали зайти в комнату Фоллон после возвращения. Но она всегда была подозреваемой номер один. Бутылку с ядом нужно было приготовить заранее, не спеша, и это мог сделать кто-то, кто имел доступ к молочным бутылкам и дезинфектанту и кто мог пронести смертоносную бутылку незамеченным. Сестра Брамфет никуда не ходила без своей большой гобеленовой сумки. Ей просто не повезло, что она случайно выбрала бутылку с крышкой другого цвета. Интересно, заметила ли она сама это? Даже если и заметила, поменять крышку времени уже не было. Весь план зависел от того, чтобы ее действия заняли не больше секунды. Она, конечно, надеялась, что никто ничего не заметит. И, в сущности, никто и не заметил. И есть еще одна вещь, которая ставила ее в уникальное положение среди подозреваемых. Только она одна не была очевидцем обеих смертей. Она не могла и пальцем тронуть Фоллон, пока та была ее пациенткой. Это было для нее невозможно. Она предпочла не видеть ни одного убийства. Нужно быть психопатом-убийцей или профессионалом, чтобы захотеть посмотреть, как умирает жертва. Она сказала:

— Мы знаем, что Хитер Пирс была потенциальной шантажисткой. Интересно, какой мрачный случай из жалкого прошлого бедняжки Брамфет удалось ей раскопать для своего развлечения?

— Думаю, вы знаете это так же хорошо, как и я. Хитер Пирс узнала о Фельсенхаме.

Казалось, она застыла в ледяном молчании. Она сидела, подвернув под себя ноги, на краю кресла, не глядя на него. Через мгновение она повернулась и посмотрела на него:

— Она не была виновна, вы знаете. Брамфет была послушной, преданной, приученной к необсуждаемому повиновению как к первой обязанности медсестры. Но она не убивала своих пациентов. Приговор того суда в Фельсенхаме был справедливым. И даже если бы это было не так, все же это был приговор законного суда. Она была официально признана невиновной.

Делглиш сказал:

— Я здесь не для того, чтобы обсуждать приговор Фельсенхама.

Она будто не слышала этого, продолжала говорить взволнованно, словно стараясь заставить его поверить:

— Она рассказала мне об этом, когда мы вместе с ней были студентками в Главном лазарете Нитеркасла. Она жила в Германии большую часть детства, но ее бабушка была англичанка. После суда ее, естественно, освободили, и позже, в 1945 году, она вышла замуж за английского сержанта Эрнеста Брамфета. У нее были деньги, и это был брак исключительно по расчету — способ выбраться из Германии и попасть в Англию. Ее бабушка к тому времени умерла, но у нее все еще оставались кое-какие связи с этой страной. Она устроилась в Нитеркасл палатной санитаркой и так старательно работала, что через восемнадцать месяцев без всяких трудностей матрона взяла ее в студентки. Выбор больницы был сделан по-умному. Они не слишком подробно интересовались чьим-либо прошлым, а особенно прошлым женщины, которая уже показала, чего стоит. Больница располагалась в большом викторианском здании, всегда была перегружена, персонала хронически не хватало. Брамфет и я вместе закончили обучение, вместе пошли в местный родильный дом учиться па акушерок, вместе поехали на юг в больницу Джона Карпендера. Я знала Этель Брамфет па протяжении почти двадцати лет. Я видела, как она снова и снова расплачивалась за все, что произошло в Институте Штайнхофф. Она была тогда девочкой. Мы не знаем, что происходило с ней в те детские годы в Германии. Мы можем знать только то, что взрослая женщина делала для этой больницы и для своих пациентов. Прошлое не имеет к этому отношения.

Делглиш сказал:

— До тех пор, пока то, чего она должна была подсознательно опасаться все эти годы, наконец не произошло. Пока некто из прошлого не узнал ее.

Она ответила: