Елена Михалкова - Кто убийца, миссис Норидж?

Тимоти хотел было возмутиться ее неподобающе резким тоном. И вдруг поменялся в лице:

– Пони! Бог мой, да!

– Что это? Игрушка?

– Нет-нет, это качели! Мать заказала мне их в подарок на день рождения. Спинка у них сделана в виде лошадиной морды. Когда мама раскачивала меня, мы называли это «скакать на пони».

– Где они? – быстро спросила миссис Норидж. – Где они сейчас?

Тимоти Кэдиш даже зажмурился от напряжения, пытаясь вспомнить.

– Их несколько раз переносили с места на место… Кажется, последний раз я видел их за конюшнями. Там небольшое поле люцерны, и…

Тимоти не успел договорить, а миссис Норидж уже быстро шла по направлению к дому.

Он догнал ее. Они молча прошли двор, миновали конюшни и, обогнув дальнюю постройку, внезапно оказались на поле, сплошь усыпанном мелкими желтыми цветами.

На самом краю поля стояли старые рассохшиеся качели. А на качелях сидела женщина со снежно-белыми волосами, маленькая, как воробушек.

Заметив их, она просияла и поднялась.

Тимоти Кэдиш ничего не сказал. Он лишь издал невнятный всхлип и пошел к ней по полю люцерны, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее.

А вот миссис Кэдиш кое-что сказала. И после миссис Норидж думала, что удивительным образом слова старой леди оказались чистой правдой.

– Тимоти, мальчик мой! – с тихой улыбкой сказала она, протягивая к нему руки. – Я всегда знала, что встречу тебя здесь.

По галерее, освещенной мертвенным лунным светом, бежала женщина. Подол ночной рубашки путался у нее в ногах, босые ступни были сбиты в кровь. Через каждые несколько шагов она затравленно озиралась.

Ее настигала тьма.

Ветер пригнал рваные облака. Словно развевающиеся космы злой колдуньи, они все больше закрывали луну, и галерея неумолимо погружалась в темноту.

Из этой тьмы женщина отчетливо слышала шорох шагов.

Ужас гнал ее все дальше – до тех пор, пока она не свернула вправо. И сразу поняла, что сделала ошибку. Правый коридор заканчивался тупиком.

Вернуться, вернуться скорее! Другой путь выведет ее из этого страшного дома.

Она бросилась назад, но вскрикнула и отступила.

Темнота застыла в узком горлышке коридора, словно забивший бутылку комок водорослей. Женщина попятилась, не сводя с него глаз. Там, в переплетении черных щупалец, шевелилось и всхлипывало то, чему она не могла дать названия.

Воздух вокруг стал плотным, густым и липким. Он обволакивал, как сироп увязшую в нем муху.

– Нет! Нет!..

Из груди женщины вырвалось отчаянное рыдание. Собрав последние силы, она дернулась, вырываясь из невидимой паутины, отступила и замерла, прижимаясь спиной к стене. Дальше бежать было некуда.

На несколько секунд все стихло. У женщины мелькнула крошечная надежда, что на этот раз все обойдется.

А затем темнота подалась к неподвижной фигуре и поглотила ее.

И тогда безумный дикий хохот сотряс древние стены поместья Эштонвилл.

«…Моя дорогая Эмма! Я никогда не обращалась к тебе с просьбами, но, боюсь, сейчас вынуждена это сделать.

Последний год до моего отъезда я работала в семье Эштонов. Моей подопечной была семилетняя Лилиан. Не стану скрывать, что я очень привязалась к этой девочке. Она умна и добра, а склад характера имеет более созерцательный, чем подвижный. Обычно я легко нахожу общий язык с такими детьми, и Лилиан не стала исключением.

Моему уходу из их семьи предшествовали некоторые не совсем обычные обстоятельства. Все началось с того, что мистер Эштон приютил в своем доме овдовевшую кузину, Шарлотту Пирс. Вскоре после этого в поместье начали происходить странные вещи. Без видимой причины уволились сразу двое слуг, а еще один впал в состояние, близкое к помешательству. Двое уволившихся, люди простые и не склонные к экзальтации, говорили, что им не по себе в стенах дома. Но больше я ничего не смогла добиться от них.

Происходящее было тем невероятнее, что внешне все выглядело по-прежнему более чем пристойно. Миссис Пирс – тихая леди, хотя и чудаковатая. Она никогда не ссорилась ни с мистером Эштоном, ни с его женой, а к Лилиан отнеслась с искренней теплотой (девочка платила ей тем же). Однако обстановка в поместье стала угнетающей и тягостной. Чтобы передать тебе, до какой степени мне было тяжело, скажу лишь одно: когда мистер Эштон сообщил, что они больше не нуждаются в моих услугах, я испытала большое облегчение…