Жорж Сименон - Вдовец

У него тоже, наверное, был свой язык, свой взгляд на жизнь, на людей. Да и каждый посетитель, сидевший в сумерках за столиком, тоже жил, в сущности, в своем, особом мирке, недоступном для тех, кто сидел рядом.

Он поднялся, перепрыгнул через две ступеньки, резко распахнул дверь, словно бросая жребий.

Никого!

Тогда он упал в свое кресло и с широко раскрытыми глазами, не зная сам, на что он так пристально смотрит, застыл, не шевелясь.

Он не хотел есть, не хотел пить, ему не было холодно и не было жарко. Он не чувствовал усталости и, собственно говоря, даже и не страдал.

Однако, мало-помалу, это становилось нестерпимым: глубоко запрятанная тревога начала проявляться в каких-то спазмах, в каких-то таинственных движениях во всем теле.

— Не надо!

Он не отдавал себе отчета, что произнес это вслух в пустой квартире, куда через открытые окна по-прежнему доносился уличный шум. Не надо выбегать из дому на поиски Жанны. Инстинкт толкал его бежать. Невероятным усилием воли он заставил себя остаться в кресле, и при этом вид у него был еще более вялый, более расслабленный, чем когда бы то ни было.

Если это не несчастный случай, значит, это преступление. Разве не то же самое подумал инспектор Горд? Жанте чуть было не заговорил с ним об этом. Ему помешало то, что слова для каждого из них приобретали слишком различный смысл. Слова Горда загрязнили все.

Жанна не заплатила тогда потому, что он, Жанте, сказал ей, что платить не надо, и, кроме того, потому, что он не мог бы дать ей столько денег. В те времена, восемь лет назад, ему только что исполнилось тридцать два года. Он еще не успел купить кресло и две чертежных доски, а чулан, служивший когда-то бродячему фотографу, не был еще превращен в ванную комнату.

Кстати, все это произошло тоже в среду — ведь он тогда уже выбрал этот день для своего так называемого «обхода».

В тот день он пообедал один в столовой, тогда еще пустой, и, помнится, по дороге домой заходил к госпоже Дорен купить сыру и вареных овощей.

Это было летом, но позднее, чем теперь, в конце августа, и большинство парижан, особенно в их квартале, уже вернулись из отпусков. Окна были открыты, и почти те же звуки, что сейчас, доносились снаружи.

В те времена он сиживал в плетеном кресле и жадно поглощал все книги о великих научных исследованиях, какие ему удавалось раздобыть в библиотеке Арсенала и у букинистов. В тот день он читал допоздна, почти до часу ночи, потом, погасив лампу, облокотился на окно, выходившее на улицу Сент-Аполлин.

Их было только двое у входа в гостиницу, откуда свет четырехугольником падал на тротуар. Ставни маленького бара, чуть подальше, были уже закрыты. Одна из женщин, очень белокурая, была в бледно-голубом платье, другая — в черном.

Какой-то мужчина вышел из-за угла нерешительной походкой, потом вдруг отважился и перешел на другую сторону, чтобы разглядеть девиц поближе. Он прошел мимо них; та, что была в голубом, побежала за ним следом, и после довольно длительных переговоров повела его в гостиницу, где тотчас же осветилось одно окно.

Когда, двумя неделями позже, инспектор пришел, чтобы поговорить относительно Жанны, он подошел к окну, с понимающим видом посмотрел на дом напротив, потом бросил быстрый взгляд на Жанте.

Нетрудно было понять, о чем он думал, и уже тогда он был неправ. Улица Сент-Аполлин, гостиница, хождение по тротуару проституток и их клиентов — все это было лишь обрамлением его мирка, почти частью его, но по утрам он точно так же наблюдал в другое окно за официантами, расставлявшими столики, за бочонками с пивом, которые рабочие катили поперек тротуара, чтобы спустить через люк в погреб.

Остальное произошло быстро. Мужчина, оставшийся невидимым где-то в углу, очевидно, подстерегал момент, когда улица опустеет, и Жанте не заметил, когда он появился. Гибкий, безмолвный, он вдруг оказался в нескольких шагах от девицы в черном. Она заметила его в тот же самый миг, что и он, Жанте, сделала шаг, чтобы убежать, и застыла на месте.

Эта немая сцена длилась лишь несколько секунд, и все-таки каждый жест запечатлелся в памяти Жанте: мужчина остановился перед женщиной, постоял, потом не спеша отхлестал ее по щекам, причем она не успела даже прикрыть руками лицо.

Вслед за этим он схватил ее левой рукой за волосы — движением, которое было скорее рассчитанным, чем резким, и, вынув из кармана правую руку, с поразительной медлительностью нанес ей удар в лицо.

Одним толчком он швырнул свою жертву на тротуар и, удовлетворенный, с видом человека, выполнившего свой долг, бесшумно направился к улице Сен-Дени и быстро исчез за поворотом. Тень среди теней. Ни звука.