Энн Перри - Вор с Рутленд-плейс

— Доброе утро, — ответила она степенно. — Я пришла выразить свои соболезнования. Быть может, если мисс Лагард не очень плохо себя чувствует, она меня примет?

— Я спрошу, мэм, если вы соблаговолите пройти сюда. Мистер Тормод в маленькой столовой, но там, смею заметить, довольно-таки прохладно.

На мгновение Шарлотта удивилась, услышав, что о Тормоде говорят так, словно он жив, затем поняла, что тело выставили для прощания и что тем, кто приходит выказать последние знаки уважения, предлагают взглянуть на усопшего. Быть может, от нее ожидали того же?

— Благодарю. — После некоторых колебаний она отправилась посмотреть на мертвеца.

Комната — темная и холодная, как и сказал лакей, — несла в себе какой-то особенный дух тления. Стены и ножки столов были затянуты черным крепом, буфет завешан куском черной ткани. Тормод лежал в темном полированном гробу, поставленном на стол; газовые лампы не горели. Пробивавшиеся сквозь ставни солнечные лучи освещали помещение рассеянным, почти ярким светом, и Шарлотта волевым усилием заставила себя подойти к столу и взглянуть на умершего.

Глаза его были закрыты, и все равно у нее сложилось впечатление, что выражение лица какое-то неестественное, неумиротворенное. Смерть забрала душу, но, едва лишь увидев эти черты, Шарлотта безошибочно поняла, что последней эмоцией усопшего была ненависть — бессильная, разъедающая ненависть.

Она отвела взгляд, напуганная, плененная чем-то холодным и всеобъемлющим, что росло в ее мозгу, укореняясь все глубже и глубже.

Дверь бесшумно открылась, и, помедлив на пороге, в комнату вошла Элоиза.

Теперь они стояли лицом к лицу по разные стороны от тела, и это оказалось гораздо тяжелее, нежели Шарлотта полагала.

— Сожалею, — неловко промолвила она. — Элоиза, я так сожалею.

Элоиза ничего не сказала, но, подняв глаза, посмотрела на Шарлотту прямым, почти любопытным взглядом.

— Вы ведь так его любили, — продолжала Шарлотта.

Что-то дрогнуло на лице Элоизы, но она по-прежнему молчала.

— Но в той же степени вы ведь его и ненавидели? — Произнести эти слова Шарлотте оказалось легче, чем она думала. Сострадание возобладало над смятением и страхом. Ей хотелось подойти и прикоснуться к Элоизе, обнять ее, прижать к себе, чтобы согреть, вдохнуть собственную жизнь в ее застывшее тело.

Задержав на мгновение дыхание, Элоиза тяжело вздохнула.

— Как вы узнали?

Шарлотта не ответила. Это пришло из собранных воедино впечатлений, взглядов, слов, выуженных из темных соображений разума, прятавшихся где-то в глубине мозга, потому что они запрещались и казались ужасными сами себе.

— Именно это было известно Мине, не так ли? — спросила Шарлотта. — Вот почему он убил ее, а совсем не из-за бывших романов или возможной женитьбы на Амариллис.

— Он бы женился на Амариллис, — мягко сказала Элоиза. — Я бы не возражала против этого… как и против того, что он не любил меня больше…

— Но она бы не вышла замуж за него, — ответила Шарлотта. — Только не после того, как Мина всем рассказала бы, что вы и Тормод были не только братом и сестрой, но и любовниками. — Теперь, когда их произнесли, слова эти уже не пугали, их можно было повторять, а стоящей за ними правде смотреть в лицо.

— Может, и нет.

Элоиза смотрела вниз, на лицо умершего. Похоже, ей было все равно, и Шарлотта вдруг поняла, что отнюдь не добралась до самой сути. Она знала еще не всю правду, и та, которую она не знала, была еще хуже. Ненависть Элоизы к самой себе, отчаяние были не просто осознанием инцеста и последующего неприятия, более глубокого, чем все известное дотоле.

— Сколько вам было лет, когда это началось? — спросила Шарлотта.

Элоиза вытянула руку и коснулась савана.

— Тринадцать.

Шарлотта почувствовала, как где-то внутри зарождаются слезы, и ощутила столь глубокую и всеобъемлющую ненависть к Тормоду, что смогла посмотреть на его искалеченное тело и мертвое лицо без сострадания, так холодно, будто он был рыбиной на рыночном прилавке.

— Вы ведь не убивали Мину?

Элоиза покачала головой.

— Нет, но это не имеет значения, потому что я все равно виновна. И пусть полиция считает так, как считает.

Шарлотта открыла и закрыла рот.

— Я позволила Тормоду убить моего ребенка. — Голос Элоизы упал почти до шепота. — Я была примерно на четвертом месяце беременности. Поняла это не сразу — знала слишком мало. Потом, когда я поняла, сказала Тормоду. Это было, когда я только познакомилась с вами. Мы поехали в деревню не из-за смерти Мины. Мне сделали аборт. Я только там и узнала. Тормод сказал, что так нужно, потому что я не замужем и то, чем мы занимались, неправильно. Он сказал, что ребенок еще не сформировался, что это будет просто как… как небольшой сгусток крови.