Энн Перри - Вор с Рутленд-плейс

Странно, что Шарлотта как будто и не боялась. Кэролайн вела себя глупо, но ни злобы, ни страха в ней не было, и убивать бы она не стала. У Аларика таких причин тоже не было.

Томас вскинул голову, и Шарлотта с опозданием поняла, что еще ни разу не назвала при муже это имя. Конечно, забыть его после событий на Парагон-уок Питт не мог. Одно время Аларика подозревали в убийстве… и даже того хуже!

— Аларик? — медленно произнес Питт, всматриваясь в ее лицо.

Шарлотта почувствовала, что краснеет, и ужасно разозлилась. Это же Кэролайн вела себя глупо, а она, Шарлотта, ничего предосудительного не совершила.

— Мсье Аларик — тот самый мужчина, портрет которого спрятан в мамином медальоне, — сказала она, глядя Питту в глаза и занимая оборонительную позицию. Но глаза у мужа были такие чистые, такие мудрые, что она отвернулась, еще раз размешала свой несладкий чай и небрежно спросила: — А я разве не сказала?

— Нет. — Шарлотта знала, он не спускает с нее глаз. — Не сказала.

— О… — Взгляд ее как будто зацепился за чашку. — Ну так вот, говорю.

Какое-то время оба молчали.

— Ну так вот, — сказал наконец Томас. — Медальон мы не нашли. Из украденного вообще-то ничего не нашли. И если Мина следила за людьми, если воровала ради удовлетворения болезненной потребности знать о других, обладать чем-то, что принадлежало другим, то… — Он поежился. Вздохнул. — Так ты это хочешь сказать? Что она ненормальная? Извращенка?

— Наверное.

Питт снова пригубил чаю.

— Есть и еще одна возможность. Может быть, она знала, кто вор.

— Трагично и нелепо! — с внезапной злостью воскликнула Шарлотта. — Умереть из-за какой-то мелочи вроде медальона или крючка!..

— Многие умирали и из-за меньшего. — Питт думал о трущобах с их нищетой и нуждой. — Кто-то из-за шиллинга, кто-то случайно, из-за того, чего у него не было; кто-то из-за чьей-то ошибки…

Шарлотта отпила чаю.

— Будешь продолжать расследование?

— Выбирать не приходится. Посмотрю, что можно узнать об Отилии Чаррингтон. Бедняжка! Терпеть не могу копаться в чужих трагедиях. Мало того что люди потеряли дочь, так тут еще полиция лезет — ворошит грязное белье, разглядывает под лупой любовь и ненависть… Кому понравится, что его так изучают!

Но на следующий день необходимость продолжать расследование стала для Томаса очевидной. Если Шарлотта права и Мина действительно подглядывала за людьми и собирала информацию, то вполне вероятно, что именно из-за этой информации ее и убили. Ему доводилось слышать о людях внешне вполне нормальных, даже респектабельных, которыми двигало неодолимое стремление следить за другими, подглядывать, копаться в чужих вещах, сдвигать шторы, открывать и читать чужие письма и подслушивать под дверью. Одних из-за этого боялись, других недолюбливали, некоторые попадали за решетку. Рано или поздно это неизбежно вело к убийству.

Питт не мог просто так, ни с чего взять и заявиться к Чаррингтонам. И расспрашивать их об умершей давно дочери он тоже не мог, не имея на то веских оснований. Говорить же о каких-то подозрениях было явно преждевременно, потому что они могли обернуться клеветой, а то и кое-чем похуже. В любом случае с тем, что у него было, они имели право и не отвечать на его вопросы.

Вместо Чаррингтонов Томас отправился к Малгру. Доктор обслуживал едва ли не все семьи на Рутленд-плейс, и если он даже не знал лично Отилию, то наверняка мог назвать того, к кому стоило обратиться.

— Мерзкий день! — бодро приветствовал его Малгру. — За мной должок — пара носовых платков. Премного благодарен. Поступок истинного джентльмена. Вы как? Проходите, обсушитесь. — Он повел Питта по коридору. — Улица — это как река. Или, лучше сказать, сточная канава. Что сегодня? Не заболели? От простуды, знаете ли, лекарства нет. Как и от радикулита. От этого никто не лечит. А если кто и лечит, то я таких не встречал.

Они вошли в большую комнату с многочисленными фотографиями и сувенирами, книжными полками на каждой стене, стопками бумаг и сползающими со столов и стульев папками. Перед камином спал большой лабрадор.

— Нет, я не заболел. — Питт следовал за доктором с чувством облегчения и даже радости. То, что казалось безобразным и отвратительным еще утром, стало вполне сносным; во тьме, исследовать которую ему предстояло, поубавилось неясных, бесформенных страхов, но прибавилось вещей знакомых и терпимых.

— Садитесь. — Малгру широко махнул рукой. — Да сгоните эту кошку. Стоит отвернуться, и она уже тут как тут. Одно плохо — слишком много белой шерсти, и все эти чертовы волоски хватаются за мои брюки… Вы как, не против?