Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал

— Понятно. Это, конечно, не сорок пять тысяч долларов.

Беннет хмыкнул:

— Ещё не родился на свете бык, который стоит сорок пять тысяч. Эта сумма, которую получил Мак-Миллан, совсем не отражает истинной стоимости Цезаря. Это просто взятка, которую подсунул ему Пратт, чтобы втянуть в позорный и омерзительный рекламный трюк. Несколько членов лиги предлагают простить Мак-Миллана на том основании, что потеря стада от сибирской язвы была жестоким ударом и эти деньги помогут ему встать на ноги, но моё мнение в том, что ничто не может оправдать такой поступок, и большинство на моей стороне. Я скорее застрелился бы, чем позволил себе… Эй, Джордж! Я здесь! Иду. Что случилось?

Отпихивая на ходу спинки попадавшихся по пути стульев, к нам решительными шагами приближался широкоплечий мужчина, у которого впереди не хватало одного зуба и которого я уже видел сегодня на выводном кругу.

— Неужели и десяти минут без меня нельзя обойтись? — воскликнул Беннет. — Что там у вас стряслось?

— У нас-то ничего, — сказал щербатый. — Просто рядом собралась такая толпа, что мы не можем вывести скот. Наверно, целый миллион сбежался. В павильоне у голштинцев под соломой нашли убитого человека.

— Боже мой! — Беннет вскочил на ноги. — Кто же это?

— Понятия не имею. Ничего нельзя понять. Видели бы вы, какая там неразбериха…

Больше я ничего не услышал, потому что они уже шагали к выходу. Официантка припустила было за Беннетом, но я перехватил её и сказал, что заплачу за еду.

— Выглядело бы естественно, — предложил я Вульфу, — если бы я отправился туда разнюхать, что случилось.

Вульф помотал головой:

— Уже четвёртый час, нас ждут свои дела.

Он поднялся, с ненавистью покосился на складной стул, и мы покинули закусочную. Передвигаться стало легче, чем раньше, так как вместо того, чтобы бестолково сновать во всех направлениях, посетители ярмарки устремились к скотоводческим павильонам. На большинстве лиц можно было прочесть возбуждение и охотничий азарт, как у стервятников, слетающихся к добыче. Мы держались на краю, поэтому избежали толкотни.

Шенкса у стендов с орхидеями не было. Зато там торчал Рэймонд Плен, который выставлял орхидеи двух родов: Laeliocattleya и Odontoglossum. Впрочем, его цветам было далеко до наших. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей, которые либо не слышали об убийстве в голштинском павильоне, либо были оригиналами, которые предпочитали орхидеи покойникам.

Вульф перекинулся с Пленом парой любезностей, и мы взялись за дело. Одно из восемнадцати наших растений явно загрустило, и я поставил его под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправляя нежные побеги и листочки, удалили полдюжины цветов, которые начали привядать.

— Вид у них довольно бойкий, — поведал я своё мнение Ниро Вульфу.

— Суховаты, — пробурчал он. — Хорошо хоть, что красный клещ ещё не появился. О! Добрый день, мистер Шенкс.

В четыре часа появилось жюри в полном составе.

Всё произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги показались излишними. Вульф получил медаль и все три приза, а Шенксу пришлось довольствоваться утешающим похлопыванием по спине. Впрочем, главное для них было в том, что напечатает в следующем номере «Америкэн орхид газетт» и кто прочитает об этом. У раздосадованного неудачей Шенкса хватило глупости полезть на рожон и попытаться оспорить решение жюри, в ответ на что Рэймонд Плен наградил его обидным хохотом.

Когда жюри удалилось и жители разошлись, Вульф и Плен задержались, чтобы почесать языки. Я понял, что это будет тянуться вечность, и меня снова охватила тоска. Я уселся на ящик, зевнул и принялся обдумывать одну мыслишку, которая зародилась у меня во время нашей беседы с Беннетом. Я очень надеялся, что мои умозаключения неверны, так как в противном случае мы бы здорово влипли и могли оставить все надежды получить гонорар от Осгуда.

Я взглянул на часы: без десяти пять. Я вспомнил, что в пять должна нагрянуть Лили Роуэн за орхидеями, и принялся сочинять колкость, которая разнесёт её на кусочки. Мне показалось, что Лили давно пора проучить. Назвать человека Эскамильо в порядке шутки вполне допустимо, но сделать это, когда он еле дышит и едва унёс ноги, спасаясь от разъярённого быка… Нет, такое не прощается.

Я так и не успел ничего придумать. Сперва меня прервал уход Рэймонда Плена, почему-то решившего со мной попрощаться. Вторая помеха вывела меня из себя ещё больше: я вдруг заметил, что на меня показывают пальцем. В проходе, шагах в десяти, стоял тот самый долговязый соломоворошитель в комбинезоне, которого я подкупил три часа назад, и тыкал в меня пальцем. Справа от него был капитан Бэрроу из полиции, а по левую руку не кто иной, как окружной прокурор Уодделл.