Арнольд Беннет - «Великий Вавилон»

В королевской спальне маленькая группа окружала постель принца Евгения. Минуты тянулись медленной чередой. Прошел еще час. Наконец больной, лежавший до сих пор без движения, потянулся, задвигался и шевельнул губами.

— Ну, теперь есть луч надежды, — сказал доктор, вливая в рот пациента снадобье, которое подала ему Нелла.

Спустя четверть часа к больному вернулось сознание. В тысячный раз в истории медицины здоровый организм совершал чудо вопреки всей накопленной в течение веков мудрости науки. Вскоре доктор сказал, что принц Евгений «на верном пути к выздоровлению», и ушел, обещая зайти еще раз через несколько часов.

Наступило утро. Нелла отдернула тяжелые гардины, и в комнату ворвался целый сноп солнечных лучей. Старый Ганс, побежденный усталостью, дремал в кресле в дальнем углу комнаты. Нелла и принц Ариберт взглянули друг на друга. Хотя они еще не обменялись ни словом, но каждый ясно читал в мыслях другого. С чувством полного взаимного понимания они пожали друг другу руки. Их любовь всегда была молчалива, она не требовала слов и теперь. Грозная туча промчалась над ними, и в глазах их светилась радость освобождения от минувшей опасности.

— Ариберт, — позвал слабый голос с кровати.

Ариберт поспешил к больному. Нелла осталась у окна.

— Что, Евгений? Тебе лучше теперь.

— Ты думаешь? — прошептал больной. — Мне хочется, чтобы ты за все простил меня, Ариберт. Я, вероятно, причинил тебе очень много тревог, я все это так нелепо устроил… Это мучает меня… Опиум — слишком слабый яд, но я ничего другого не мог и не смел придумать: мне не у кого было спросить совета, я принужден был сам добывать себе яд. Все это было очень неудачно… Хорошо все-таки, что яд оказал свое действие.

— Что ты говоришь, Евгений! Ведь тебе яд лучше. Через день ты совсем поправишься.

— Я умираю, — спокойно проговорил Евгений. — Не обманывайся. Я умираю, потому что хочу умереть. Так должно быть. Я знаю это, я это чувствую сердцем. Мне остается жить всего несколько часов. Трон Познани перейдет к тебе, Ариберт, и ты больше достоин занять его, чем я. Пусть там никто не знает, что я отравился. Пусть Ганс поклянется молчать, и доктора также, и ты сам не говори никому ни слова. Я был безумцем, но я не хочу, чтобы все знали, что я к тому же еще и трус. Впрочем, может быть, это и не трусость, может быть, тут даже есть известное мужество — мужество для того, чтобы самому разрубить узел. Я не мог пережить весь ужас разоблачений, Ариберт, а разоблачения эти были неизбежны. Я был безумцем, но плачу за это. Мы ведь все в Познани всегда во всем расплачиваемся, во всем, кроме наших долгов. Ах, эти долги! Если бы не они, я бы мог смело смотреть в глаза той, которая должна была стать моей женой, которая могла бы разделить со мной трон. Тогда я мог бы забыть прошлое и начать жизнь сначала. С ее поддержкой я бы правда все начал сызнова. Но судьба всегда была мне мачехой, всегда… А кстати, что это за заговор был против меня, Ариберт? Я забыл, совсем забыл… — Он закрыл глаза.

В комнате послышался легкий шум: это старый Ганс соскользнул со своего кресла на пол. Разом проснувшись, он вскочил и сконфуженно вышел из комнаты.

Ариберт взял племянника за руку:

— Глупости, Евгений! Тебе все это кажется. Ты скоро совершенно поправишься. Соберись с духом, подбодрись!

— И все из-за какого-то миллиона, — простонал больной. — Жалкий миллион фунтов стерлингов! Национальный долг Познани равняется пятидесяти миллионам, а я, герцог Познанский, не мог занять одного миллиона! Если бы я мог достать его, я бы снова поднял голову. Прощай, Ариберт… Кто эта девушка?

Ариберт поднял глаза. В ногах кровати с глазами, полными слез, молча стояла Нелла. Она подошла к больному и приложила руку к его сердцу: оно едва билось. На лице девушки, обращенном к Ариберту, вдруг выразилось полное отчаяние. В эту минуту снова вошел Ганс и отозвал ее в сторону.

— Я слышал, что мистер Раксоль вернулся в отель, — прошептал он, — и что он схватил этого негодяя Жюля, так все говорят здесь.

Уже несколько раз в течение ночи Нелла спрашивала об отце, но не могла узнать, где он. Теперь же, в половине седьмого утра, вся прислуга болтала о происшествиях ночи. Трудно было понять, откуда взялись эти вести, но им действительно все было известно.

— Где мой отец? — спросила Нелла у Ганса.

Он пожал плечами и показал наверх:

— Говорят, что где-то там.

Нелла выбежала из комнаты. Нам уже известно, как она прервала разговор Теодора Раксоля с Жюлем. Сойдя вместе с отцом вниз, она снова повторила: