Сирил Хейр - Трагедия закона

— Тишина! — рявкнул судебный пристав собранию, которое и без того вело себя тише воды ниже травы.

Вслед за этим стоявший рядом с судьей Бимиш, его секретарь, с пафосом произнес раскатистым баритоном, которым откровенно гордился:

— Пусть все лица, имеющие отношение к судебным делам, которые подлежат рассмотрению и решению милордом королевским судьей в графстве Маркшир, в том числе заключенные, содержащиеся в тюрьме в ожидании суда над ними, займут свои места. — Никто не шелохнулся. Все «лица» были уже на положенном месте, и отряд судебных приставов зорко следил за тем, чтобы они не приблизились более ни на шаг к источнику правосудия. — Милорд королевский судья повелевает всем присутствующим лицам хранить полное молчание, пока будет зачитываться состав суда.

Все «присутствующие лица» продолжали хранить молчание. Секретарь суда подхватил эстафету, продолжив высоким дискантом: «Георг Шестой милостью Божьей…» После театральной декламации Бимиша его «выступление» наверняка разочаровало слушателей, но положенные формальности благополучно были доведены до конца. Секретарь поклонился судье, судья — секретарю. В предписанный процедурой момент его светлость нацепил поверх парика маленькую треугольную шапочку и в течение нескольких бредовых минут напоминал судейскую версию Макхита. Видение, однако, длилось недолго, вскоре шапочка была снята, чтобы не являться больше на свет божий до следующего на маршруте турне города.

Бимиш зарокотал снова. На сей раз его объектом был Высокий шериф, которому он вежливо повелел передать далее согласно предусмотренной процедуре «Раздельные судебные приказы и предписания, необходимые для того, чтобы милорд королевский судья мог вершить правосудие». При этих словах Картер, словно фокусник, извлек откуда-то свернутые в трубку и перевязанные бледно-желтой лентой бумаги, которые с поклоном вручил Хаббертону. Хаббертон с еще более глубоким поклоном вручил их Барберу. Барбер с легким кивком передал их секретарю ассизного суда. Секретарь положил их на свой стол, и что далее происходило с «Раздельными судебными приказами и предписаниями», не ведомо никому. Нет сомнений, что обо всех этих важных инструментах правосудия никто больше никогда слыхом не слыхивал.

Маленькая процессия опять выстроилась по ранжиру, вышла из зала и через несколько минут появилась снова. На этот раз на его светлости был короткий парик, а поверх мантии не было пурпурного, с белой оторочкой, капюшона. Это означало, что время церемоний закончилось и наступает час сурового уголовного правосудия. Для Дерека Маршалла, впервые сталкивавшегося с уголовным правом в действии, это был возвышенный и волнующий момент.

Судья коротко обсудил что-то шепотом с секретарем, после чего секретарь протрубил:

— Пусть предстанет перед судом Хорас Сидни Аткинс!

Робкий мужчина средних лет в сером фланелевом костюме, нервно моргая, встал со скамьи подсудимых, ошеломленный величием ассамблеи, собравшейся ради его правонарушения, и признал себя виновным в двоеженстве.

Маркхэмптонские ассизы наконец приступили к работе.

— Маршал! — сказал судья хриплым шепотом. Это был его особый, судейский шепот — нечто совершенно отличное от голоса, которым он — а по большому счету и вообще кто бы то ни было — пользовался обычно.

Дерек, сидевший слева от судьи, виновато вздрогнул. Несмотря на ревностное отношение к закону, он испытывал невыносимую скуку от вереницы ничтожных дел, рассматривавшихся первыми по списку. Не зная, чем занять себя, он ухватился за единственную оказавшуюся под рукой книгу — Библию, предназначенную для клятвы на ней свидетелей. Поскольку в графстве Маркшир проживало не много евреев, если не считать тех слишком богатых людей, которых в уголовном суде можно встретить нечасто, востребованность Пятикнижия в отличие от Евангелия для этой цели была здесь невелика. И Дерек с головой ушел в Книгу Исхода, когда его настиг властный окрик. С усилием заставив себя оторваться от нее и перенестись из суда фараона в куда менее интересный суд, где правосудие вершил Барбер, он склонил голову, чтобы уловить приказ великого человека.

— Маршал, — повторил судья, — пригласите Петтигрю на обед.

Шел второй день ассизов. На часах было 12.30, и Петтигрю как раз завязывал красные тесемки на папке со своим вторым, и последним, делом, собираясь покинуть здание суда. Барбер, если ему это было так нужно, мог послать приглашение в любой момент утренних заседаний. Откладывая его на последний миг, он, должно быть, сознательно сочетал удовольствие от демонстрации своего гостеприимства с созданием максимума неудобств для гостя. По крайней мере это было первое, что пришло в голову Петтигрю, когда он, раскланиваясь направо и налево, покинул зал и в промозглой унылой конуре, которая служила раздевалкой для членов суда в административном здании графства, получил это сообщение. Он планировал сесть на единственный дневной скорый поезд до Лондона, который отправлялся в час дня, и пообедать в пути. Если принять приглашение, то едва ли удастся избежать еще одной ночи в Маркхэмптоне. Более того, судья выразил желание отужинать в гильдии. А два застолья в компании Барбера — это уж чересчур для одного дня. С другой стороны, ничто не требовало его неотложного присутствия в Лондоне. Барбер, который ясно представлял себе состояние дел Петтигрю, тоже знал это и воспринял бы отказ как оскорбление. «А это означало бы, — рассудил Петтигрю, — что он затаит на меня зуб на весь оставшийся период турне». Аккуратно складывая парик в потертый жестяной футляр и характерным для себя образом наморщив нос, он обдумал все варианты.