Энн Перри - Палач из Гайд-парка

Шаги слышались все ближе. Питт опасался, как бы преследователь не накинулся на него именно сейчас. Однако пока не совершено нападение, верных улик нет. И все его давление на Мину закончится пшиком.

Томас повернул ко входу на станцию. В этот поздний час народу было уже мало. Холодный вечерний воздух после теплого дня наполнился туманом. В лязге колес и криках носильщиков, свисте и громыхании поездов, в шипении пара он уже не мог расслышать шагов сзади.

На платформе Питт обернулся. Он увидел носильщика, пожилого джентльмена с портфелем, женщину в шали, чьи волосы казались черными в тусклом свете фонаря. И молодого человека, полускрытого тенью и тревожно оглядывавшегося.

Питт пересек платформу, потом повернулся и пошел вдоль нее в сторону железнодорожного моста над путями. Он поднялся на мост. Ступеньки были скользкие. Он слышал, как стучали по окованным металлом ступеням его сапоги. Паровозный дым смешивался с туманом и едва заметной изморосью. Огни фонаря на платформе казались отсюда зловещими, светящимися шарами, плывущими в океане наступающей дождливой серой ночи, извергающей огонь паровозных топок и тошнотворный дым с дождем.

Томас шел по мосту над железнодорожными путями. Было слишком много посторонних звуков, чтобы он мог расслышать чужие шаги. Он не слышал даже собственных. Платформа скрылась в тумане.

И вдруг он услышал какое-то движение. И почувствовал острую опасность. Чей-то ненавидящий взгляд словно уколол его сзади.

Питт круто обернулся.

В шаге от него стоял Виктор Гаррик. Свет снизу выхватывал из тьмы его пепельно-серое лицо, сверкающие глаза и почти серебряный отблеск белокурых волос. А в руке над головой он держал морской топорик и уже приготовился нанести удар сверкающим, выгнутым, как полумесяц, лезвием.

– Ты тоже так поступаешь, – прорыдал он сквозь слипшиеся губы, с лицом, искаженным мучительной душевной болью. – Ты не отличаешься от других! – закричал он, перекрывая дорожный шум. – Ты заставляешь людей страдать! Они чувствуют стыд, страх и унижение. Но больше ты не причинишь ей зла!

Лезвие сверкнуло в воздухе, и Питт отскочил как раз вовремя, чтобы удар не пришелся по плечу. Это был бы страшный удар – он искалечил бы Томаса, отсек руку.

Промахнувшись, Виктор, чтобы не упасть, проскочил вперед мимо Питта и круто обернулся.

– Не уйдешь! – прошипел он, и слезы покатились по его щекам. – Лгун! – Это был какой-то душераздирающий вопль, и казалось, что вопрос обращен не к Питту, а к кому-то еще, за его спиной. – Это была ложь! Ложь! Зачем было говорить, что не болит, – я же знаю, как это болело. От этого болит все тело – так, что ночью не можешь уснуть, свернувшись клубком, и чувствуешь страх, отвращение, и стыд, и вину, думая, что ты во всем виноват, и ждешь, что это обязательно повторится! Мне страшно! Ничто не имеет смысла! Все время только ложь! – Вне себя, он снова рубанул топориком воздух. – Но тебе тоже страшно. По лицу вижу. И эти синяки, и кровь… У меня чутье на несчастье! Я все время ощущаю вкус несчастья во рту! И не позволю этому продолжаться! Я его прикончу! – И снова с дикой силой рассек топором воздух.

Питт опять отскочил. Он не решался пустить в ход палку – лезвие разрубит ее надвое, и он останется безоружным.

Все теперь прояснилось до конца. Грубый Уинтроп, который бил Мину. Кондуктор омнибуса, который намеренно нанес ущерб любимой виолончели Виктора. Высокомерный Скарборо, который уволил горничную и тем самым поставил ее на край гибели. Всё это были несчастные, избиваемые или беззащитные женщины. И на Бейли он напал, возможно, потому, что тот, ведя слежку за Карвелом и Бартом, очевидно, напугал Мину и заставил ее испытывать ужас при мысли, что это Барт виноват в смерти Уинтропа.

– Но почему, зачем вы убили Арледжа? – хрипло выкрикнул Питт.

За спиной прогудел паровоз, изрыгнувший облако дыма.

Виктор взглянул, как бы ничего не понимая.

– Почему вы убили Арледжа? – заорал Питт. – Он же никому никогда не угрожал!

Виктор чуть-чуть согнул колени, словно пытаясь удержать равновесие, положив одну руку на перила, а другой сжимая топор. Питт отскочил в сторону и назад, чтобы лезвие его не достало.

– Что вам сделал Арледж?

Виктор чуть-чуть удивился. На лице промелькнуло замешательство. Его гнев и ярость испарились, он стоял неподвижно.

– Нет, его я не убивал.

– Нет, вы его убили. Вы отрезали ему голову, а тело подбросили на оркестровую площадку. Помните?