Джон Карр: Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны

– Ну…

– Она блондинка, Гэррет? Помнишь маленькую Милли Стивене, которая жила по соседству с тобой в Уотфорде? Ты пятнадцатилетним мальчишкой втрескался в нее по уши. Милли была блондинкой, и ты клялся…

– Кого бы я ни встретил, – мрачно прервал его Гэррет, – это не имеет отношения к теперешней проблеме. Что тебя так беспокоит, Ник? Хочешь еще выпить?

– Нет, спасибо. Я немного не в своей тарелке – весь день почти ничего не ел и не хочу нагружаться перед обедом.

– Хорошо. Тогда сядь и расскажи обо всем подробно.

– По-моему, я писал тебе, – продолжал Ник, опускаясь на стул и беря очередную сигарету, – что между моими родителями и моим достойным дедом не было никаких контактов с тех пор, как отец покинул родные берега?

– Да, писал.

– Это было не совсем точно. Мой отец никогда не писал Кловису, если не считать возвращения его тысячи фунтов с соответствующими процентами, и я тоже, видит бог. Но тетя Эсси иногда присылала несколько строчек моей матери, которая добросовестно ей отвечала. Это бывало нечасто – раз в год или даже в два года, – но давало хоть какое-то представление о том, что творится в доме предков. Старый Кловис, о котором, возможно, лучше упоминать пореже…

– В тот единственный раз, когда я встретился с ним много лет назад, он не показался мне таким уж плохим.

– Естественно – учитывая, что ты никогда не сердил и не раздражал его. Впрочем, есть ли человек, о котором нельзя сказать того же самого? – Закурив сигарету, Ник с невеселой усмешкой посмотрел на собеседника. – Уверяю тебя, он был кошмарным типом. Мы все, Гэррет, странная и, возможно, не вполне нормальная публика, но мой дедуля был выдающийся экземпляр. Исключая минуты исполнения сентиментального обычая во время чьего-нибудь дня рождения (не важно, что это за обычай – насколько я знаю, его соблюдают и поныне), Кловис изводил всю семью чередованиями дурного настроения и приступов ярости. Это выглядело достаточно скверно, когда я и мои родители жили в Грингроуве, ну а потом… Достаточно почитать между строк в письмах Эсси, хотя она и считала старика Господом Всемогущим. Он превращал в ад жизнь всех окружающих, но с особым упорством – жизнь дяди Пена.

– Тем не менее, – прервал Гэррет, – насколько я понял, он оставил все твоему дяде Пену.

– Да, согласно завещанию, составленному в сорок восьмом году и помещенному Эндрю Долишем на хранение в сейф. Кловис не делал из этого тайны. «Ты этого не заслуживаешь, Пеннингтон, но ты мой сын». Даже Эсси все знала о завещании и тоже отмечала, что Пен этого не заслужил.

Ник сделал паузу, поводив рукой в облаке табачного дыма и пылинок.

– Мне всегда нравился дядя Пен, – с вызовом добавил он, – и я не хочу, чтобы его оставили в дураках.

– В каком смысле?

– Имей терпение – сейчас я все расскажу.

– Ладно, валяй.

– Мне нравился дядя Пен, – повторил Ник. – Конечно, он держался несколько театрально. Учитывая его страсть к сцене, думаю, он пожертвовал бы своими ушами, чтобы стать членом этого клуба. Но он обращался со мной, как со взрослым, а это верный способ заручиться привязанностью ребенка. Дядя Пен всегда находил время для разговора со мной, а уж говорить он умел! Он рассказывал мне разные истории – главным образом о привидениях. Хотя дядя Пен не верил ни во что сверхъестественное и смеялся над предположениями, будто мертвые могут возвращаться, его, как и многих людей такого сорта, привлекали разные ужасы. Я хорошо помню, как он тогда выглядел – еще более худой, чем ты, но, в отличие от тебя, хрупкого сложения, да и здоровьем дядя Пен был слаб. Как сейчас, вижу его прогуливающимся по саду и декламирующим стихи. В то время мои представления о поэзии ограничивались Киплингом или «Горацием на мосту» твоего друга Маколи. А это была настоящая поэзия – Ките, Донн, Шекспир. Но Кловис ненавидел поэзию так же, как и театр. Теперь мы знаем, что старый черт втайне восхищался тем, как мой отец умел ему противостоять.

– А твой дядя Пен этого не умел?

– На такой вопрос нелегко ответить. Подростки многое слышат, но они не понимают своих взрослых родственников, которые кажутся им непредсказуемыми. Прошло много времени, прежде чем я об этом задумался и попытался вытянуть из родителей какую-нибудь информацию. Вроде бы много лет назад Пен вышел из повиновения. Это произошло весной двадцать шестого года, когда я еще ходил в детском комбинезончике, а дяде Пену было всего двадцать с небольшим. Моя бабушка умерла в двадцать третьем году, оставив ему солидную сумму. Однажды, после очередного дедушкиного приступа ярости и ссоры с Эсси, он спокойно упаковал чемодан и покинул дом. Вскоре выяснилось, что дядя Пен снял виллу в Брайтоне и живет там с какой-то актрисой, чье имя я забыл или не знал вовсе. Господи Иисусе! – воскликнул Ник, воздев руки к небу. – Можешь вообразить благочестивый ужас Кловиса и испуганное щебетание бедняжки Эсси? Но это недолго продолжалось. Притягательная сила фамильного дома оказалась слишком мощной. В сентябре того же года Пен вернулся в Грингроув, а капризы и актриса были временно забыты.