Джон Карр - Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны

Так начались волшебные десять дней, которые Фей должна была провести в Париже перед отъездом в Рим. Они бродили по набережным, смотрели восковые фигуры в музее «Гревен» [13] «Гревен» – музей восковых фигур, основанный в 1822 г. карикатуристом Альфредом Гревеном (1827–1892) и кукольную комедию на Елисейских полях, посещали оперу и ночные клубы со стриптизом, обедали на открытом воздухе при бледном свете уличных фонарей, проникающем сквозь листву каштанов. Обычно умеренный в потреблении алкоголя Гэррет пил больше вина, чем следовало, да и Фей в этом отношении не приходилось особенно уговаривать.

Но более всего Гэррет был очарован самой девушкой – ее энергией, жизнерадостностью, умом, чувством юмора. Она могла прошагать рядом с ним несколько миль без единой жалобы, но никогда не позволяла ему разговаривать с собой тоном доброго дядюшки. Это стало очевидным, когда Гэррет водил ее по старому Парижу – лабиринту серых улочек, где все напоминало о Средневековье и Возрождении, раскинувшихся вокруг музея «Карнавале» [14] «Карнавале» – музей исторических реликвий в особняке того же названия и улице Севинье.

– За следующим поворотом, Фей… Ты не устала?

– Господи, конечно нет! Как я могла устать, когда ты рассказываешь мне столько интересного? Этот дом на другой стороне улицы, где Генрих IV [15] Генрих IV Бурбон (1553–1610) – король Франции с 1589 г поселил свою… как же ее звали… просто потрясающий! Так о чем ты говорил?

– За следующим поворотом, Фей, начинается улица Симона Ле Франка улица Симона-простака.

– И что же мы там обнаружим?

– Это станет ясно через минуту. Видите ли, юная леди…

– Пожалуйста, не надо!

– Что не надо?

– Не говори со мной, как будто… как будто я еще не совсем взрослая!

– А разве это не так?

– Конечно нет! Уж кому-кому, а тебе это должно быть известно.

Гэррет был вынужден признать, что во многих отношениях она права. Но о наиболее важных событиях этой безумной декады он не мог бы рассказать ни Нику Баркли, ни кому-либо другому. В столовой клуба «Феспис», увешанной еще большим количеством театральных портретов, Гэррет ограничился описанием наиболее очевидных достоинств Фей, а Ник с видом человека, умудренного опытом, пытался проникнуть в суть.

– Слушай, – сказал он наконец. – Помимо перечисленных тобой качеств, твоя мисс Икс, насколько я понимаю, была чертовски привлекательна, не так ли?

– Да, безусловно.

– Короче говоря, лакомый кусочек. А ты – мужчина опытный, хотя и выглядишь заторможенным крахмальным воротничком. Надеюсь, ты воспользовался удобным случаем, а?

– Черт возьми, Ник, неужели ты думаешь, что я стану отвечать на такие вопросы?

– Будешь хранить молчание, как подобает истинному джентльмену, усмехнулся Ник. – Но я не джентльмен и никогда им не был. Можешь не сомневаться, я всем бы разболтал, если бы такая аппетитная милашка бросилась в мои объятия. Ладно, храни свои секреты, крыса. Но я буду делать выводы. Учитывая ауру, которая всегда царит в Париже, я не удивлюсь, если она сбросила одежду и залпом тебя проглотила.

Фактически все так и произошло. Их связь началась в первый же вечер, когда Гэррет проводил девушку в отель. Он не намеревался соблазнять ее разница в их возрасте казалась ему слишком большой, – но ничего не мог с собой поделать. Неизвестно, вдохновили ли его ночь, вино, «парижская аура» или была другая, более глубокая причина, но стоило ему прикоснуться к Фей, как от ее робости и неуверенности не осталось и следа, что одновременно испугало и обрадовало Гэррета. Если внутренний голос и предостерегал его, то он заставил его умолкнуть. Гэррет потерял голову, и его это не заботило, как, впрочем, и Фей. Дело не в том, что она говорила и как себя вела в пылу близости, – это легко симулировать, – а в безошибочных, чисто физических признаках того, что она полностью разделяет его восторг. Так началось безумие, которое не ослабевало все десять дней. Несмотря на случайные связи в прошлом, Гэррету казалось, что он слышит голос, который шепчет: «Это впервые!»

Но было ли все так, как тогда казалось? Гэррет считал, что Фей не совсем взрослая, однако она занималась любовью с такой сноровкой, что он ощущал болезненные уколы ревности к своим незнакомым предшественникам. В некоторые моменты Фей демонстрировала иное, куда менее понятное настроение. Она никогда не позволяла себя фотографировать – даже рядом с этими забавными приспособлениями вроде картонных автомобилей с дырками, через которые просовываешь голову. Любое упоминание о браке кого бы то ни было вызывало у нее горькую усмешку, казавшуюся абсолютно чуждой ее мягкой и доброжелательной натуре. Впрочем, ее склонность к «черному юмору» временами давала себя знать вообще без всякой видимой причины. Случались также периоды тревоги и подавленности, иногда заканчивавшиеся бурей слез.