Татьяна Любова - Ноябрьский триллер

— Холодно! — крикнула она мужу, брезгливо пробирающемуся по засыпанным прозрачным снежком тропинкам.

— Терпеть не могу зиму, — заявил Массимо, перепрыгивая через клумбы, как кенгуру.

— Иди в дом. Марко должен был там убраться и затопить камин.

— Не хочу один.

— Я только оранжерею навещу. Скажи, чтоб обед подавали. И коньячку. Погреться. Ого-го-го! — внезапно закричала Лина, запрокинув голову к хмурому небу. — Господи, красотища-то какая!

— Перестань кричать. Прислугу напугаешь, — оборвал восторги жены Массимо.

На крыльцо выбежал запыхавшийся Марко. В старину должность, которую он занимал, называли «дворецкий», теперь слово это безнадежно устарело, и Лина пользовалась другим забавным архаизмом — «ключник». Массимо привез его из Италии, то ли не доверяя русским столь ответственное дело, как управление собственным домом, то ли из-за вполне понятной ностальгии.

— Бон джорно, синьоре! — суетился Марко, смахивая снег с хозяйского воротника.

По-русски он говорил плохо, предпочитая общаться с хозяином на итальянском. Для общения с хозяйкой, наезжающими время от времени гостями и черновой работы имелся в доме «женский батальон» — Люба, Надя и Нина. Каким образом смуглый черноглазый итальянец Марко управлялся с подчиненными ему русскими женщинами, оставалось загадкой. Но получалось у него, по всей видимости, неплохо — в доме царил образцовый порядок, а служанки взирали на него с немым обожанием.

Был еще Петрович, пожилой, крепкий мужик, исполнявший обязанности дворника, истопника и привратника. Он неторопливо вывернул откуда-то из-за угла и остановился неподалеку, почтительно склонив лохматую седую голову.

— Бон джорно, синьор Массимо! — хором пропели женщины.

— Бон джорно. Уно бике аква минерале, — бросил синьор Фандотти Марко, входя в дом.

— Стакан минералки, — быстро шепнула Люба, толкая обмершую от ужаса молоденькую Нину. Та вздрогнула и рысью припустила на кухню.

В огромном холле, обитом плотной ворсистой тканью оливкового цвета, царил прохладный полумрак, бронзовые светильники на стенах теплились, мягким рассеянным светом.

Синьор Фандотти быстро прошел в большую гостиную, где ровно гудело мощное пламя в камине и на круглом столе орехового дерева тускло поблескивало отполированное серебро столовых приборов.

Придирчиво оглядев комнату, синьор Фандотти бросил пальто на руки Марко и, усевшись в кресло, жестом приказал «ключнику» сесть.

— Теперь доложи мне о подготовке к завтрашнему приему, — проговорил он по-итальянски, щурясь на пляшущие в камине оранжевые языки пламени.

Марко послушно достал из жилетного кармана блокнот и принялся докладывать. С присущим южанам темпераментом, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и беспрестанно жестикулировал, выжидательно поглядывая на хозяина — ему требовалось одобрение синьора Фандотти по поводу произведенной им титанической работы. За две недели до юбилея он привел в порядок дом из двадцати четырех спален, двух гостиных, бильярдной, двух саун, большого бассейна, зимнего сада и кинозала, закупил чертову уйму провизии, заказал штат официантов для обслуживания банкета, лично проверив каждого из них на профпригодность.

— Два повара и шесть помощников со вчерашнего дня здесь. Заготовки уже сделаны, осталось утвердить меню, и люди примутся за дело. Сам контролирую, синьор Массимо, не беспокойтесь. Разрешите подавать обед? — спросил Марко и встал.

— Я доверяю тебе, Марко. А меню займется синьора Лина после обеда. Можешь идти.

— Так, как же насчет обеда, синьор? Подавать? — осторожно переспросил Массимо, переминаясь с ноги на ногу.

— Да, конечно. Пусть несут. Синьора сейчас будет. — Фандотти устало откинулся на спинку кресла.

Ему приходится очень нелегко в последнее время, очень. Финансовые дела фирмы оставляли желать лучшего — конкуренты заставляли идти на значительное снижение цен. Чтобы сохранить бизнес, приходилось постоянно наращивать объемы продаж, и в результате фирма разрослась невероятно, за два года штат работников увеличился впятеро, контролировать эту махину становилось все сложнее. Русские, охочие до чужого добра, норовили делать по минимуму и воровать по максимуму. А завтра юбилей — сорок пять! Господи, он и не заметил, когда промчалась большая и, что самое обидное — лучшая часть жизни. Жизнь представлялась ему равнодушным бухгалтером, неумолимо отщелкивающим годы на грязноватых счетах. Неужели сорок пять? Хотя для мужчины — это расцвет, так, кажется, говорят. Но он устал, очень устал.