Майкл Муркок - Жилец с Дорсет-стрит

— Смею заверить вас, мистер Холмс, что такого рода приключения — совсем не в моем обычае. Еще пару месяцев назад я всецело был погружен в управление вполне процветающим бизнесом по перевозке оптовых грузов. Моя жена несколько лет тому назад умерла; больше я не женился. Дети все уже взрослые, у них свои семьи, живут они вдалеке от Техаса. Жизнь моя была одинока, не скрою, но в целом вполне устроена и покойна. И все это, как легко догадаться, пошло прахом, когда в мою жизнь вошел «Персей» Феллини.

— Вы получили какое-то известие о нем в Техасе, да, мистер Маклсворт?

— Понимаете, сэр, странная получилась вещь, и не без червоточинки. Но, сдается, лучше мне поговорить с вами начистоту, рассказать все, как оно было. Джентльмен, у которого украли «Персея», был мне двоюродный брат. Мы состояли в переписке. В одном из писем он открыл мне тайну, которая с тех пор тяготит меня. Видите ли, кроме меня, у него родни не осталось, а дело семейное. Впрочем, вроде бы имеется еще один кузен где-то в Новом Орлеане, но его нужно еще найти. Короче говоря, джентльмены, вышло так, что я дал честное слово выполнить указания сэра Джеффри на тот случай, если что-то случится с ним или с «Персеем» Феллини. Указания эти и привели меня к поезду на Нью-Йорк, а из Нью-Йорка — на «Аркадии» в Лондон. Я прибыл вчера вечером.

— Получается, что весь этот путь, мистер Маклсворт, вы проделали по велению чести? — с невольным уважением спросил я.

— Можно сказать и так, сэр. В наших краях преданность семье — не пустой звук. Состояние сэра Джеффри, как вы знаете, ушло за долги. Но мое путешествие касается личных обстоятельств, и вашего знакомства я искал именно из-за них. Я считаю, что сэра Джеффри убили, мистер Холмс. Кто-то его шантажировал, он сам упоминал какие-то «финансовые обстоятельства». По письмам его было видно, что беспокойство его растет, и не раз он довольно бессвязно выражал свои страхи… в том смысле, что ему нечего оставить наследникам. Я отвечал ему, что прямых-то наследников у него нет, так что не стоит из-за этого волноваться. Похоже, он не принял в расчет мои слова. Он попросил моей помощи, причем заклинал проявить благоразумие и осмотрительность. Я пообещал ему, что сделаю все, о чем он попросит. В одном из последних писем, которые я от него получил, он указал, что, буде я получу известие о его кончине, мне следует немедля отплыть в Англию, по приезде в Лондон с поместительным саквояжем явиться в дом восемнадцать по Далия-гарденс в Виллесден-Грин, предъявить там доказательства того, что я тот, за кого себя выдаю, и принять на себя ответственность за предмет, представляющий собой ценнейшее семейное достояние Маклсвортов. После этого со всей возможной скоростью мне следует возвратиться в Галвестон, в Штаты. Более того, я должен поклясться, что указанный предмет навсегда останется связан с именем Маклсвортов. Я дал эту клятву и всего пару месяцев спустя прочитал в нашей местной газете о краже, а недавно пришло известие о самоубийстве бедного сэра Джеффри. Что мне еще оставалось, мистер Холмс, как не выполнить его распоряжения, ведь я дал слово! Но все-таки у меня сложилось убеждение, что под конец здравый смысл его покинул. Он опасался, подозревал я, что его никак не меньше чем убьют. Толковал о людях, которые не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть статуей Феллини. Его не заботило, что все остальное его имущество до последнего цента заложено или что он умрет, в сущности, без гроша за душой. Важнее этой статуи ничего для него не было. Вот почему я подозреваю, что кража и убийство взаимосвязаны.

— Однако же полиция заключила, что причина смерти — самоубийство, — сказал я. — Была обнаружена предсмертная записка. Коронера это удовлетворило.

— Записка была вся в пятнах крови, не так ли? — пробормотал Холмс, сидевший откинувшись на спинку кресла и сложив ладони так, что подбородок его опирался на кончики пальцев.

— Насколько я понял, да, мистер Холмс. Но поскольку особых сомнений не возникло, расследование не проводилось.

— Ну да. Прошу вас, продолжайте, мистер Маклсворт.

— Да мне мало что остается добавить, джентльмены. Все, что я могу предъявить, — это тягостное чувство, что дело нечисто. Ни в коей мере я не намерен ни участвовать в чем-либо преступном, ни скрывать сведения, которые могут быть полезны полиции, но я связан честным словом и хочу выполнить обещание, которое дал моему кузену. Я пришел к вам не столько с просьбой раскрыть преступление, сколько в надежде успокоить свою совесть, убедившись, что никакого преступления не произошло.