Жорж Сименон - Грязь на снегу

У Хольстов Франк не бывал, зато интерьеры кое-каких других квартир ему знакомы. Жильцы подчас оставляют двери распахнутыми, потому что женщины стирают в общем коридоре, хоть это и запрещено домовладельцем.

В дневное время дом залит слишком резким, можно сказать, ледяным светом: окна высоченные, широкие, лестничная клетка и коридоры выкрашены белым, на все ложится отблеск снега с улицы.

— Вы на рояле играть не учились? — спрашивает Лотта новенькую.

— Немного играю, мадам.

— Прекрасно. Сыграйте-ка что-нибудь.

Уже вечером Лотта начнет ей тыкать, но сперва всегда обращается на «вы».

Лотта — рыжеватая блондинка без единого седого волоска, да и лицо у нее молодое. Ешь она поменьше, не давай себе расплываться, и была бы настоящей красавицей, но Лотта не бережет фигуру — напротив, словно радуется, что толстеет, и, видимо, нарочно устраивается так, чтобы пеньюар постоянно распахивался, выставляя напоказ очень крупные, мягкие, дрожащие при каждом движении груди.

— Твои брюки готовы. Уходишь?

— Еще не решил.

Иногда Франк с удовольствием согласился бы проспать целый день, но это невозможно: надо прибрать комнаты, да и клиенты, бывает, звонят у двери сразу после полудня. Правда, приятелей Франка до пяти не увидишь. Для всех, с кем он водится, настоящая жизнь начинается вечером, так что днем ему приходится убивать время в одиночку.

Часто он в халате, неумытый, непричесанный, торчит в кухне, положив ноги на дверку плиты, а то и засунув в духовку, и читает что попадается; когда же за стеной звучат голоса и у него есть охота понаблюдать, взбирается на стол.

Сегодня, сам того не замечая, он отирается возле новенькой, которая играет на рояле — и недурно. Но занят он в действительности не ею. Мысли его непрерывно возвращаются к Хольсту, к Мицци, и это его злит. Он не любит, когда мысли докучают ему, как осенние мухи.

— Франк! Звонят.

Из-за музыки звонок почти не слышен. Лотта убирает утюг и гладильную доску, проверяет, все ли в порядке, бросает Минне:

— Продолжайте.

Затем приотворяет дверь, узнает посетителя и без особого энтузиазма приглашает:

— А, господин Хамлинг, заходите. Оставьте нас, Минна.

И, придерживая рукой пеньюар, пододвигает вошедшему стул.

— Садитесь, пожалуйста. Галоши вам, пожалуй, лучше снять.

— Я ненадолго.

Минна уходит на кухню к Франку. В комнате Берта застилает кровать. Новенькая нервничает, она встревожена.

— Это клиент? — любопытствует она.

— Нет, главный инспектор полиции.

Минна пугается еще больше. Франк сохраняет чуть презрительное спокойствие.

— Не бойтесь. Он мамашин приятель.

Это почти правда. Хамлинг знавал Лотту в молодости, еще девушкой. Было ли что-нибудь между ними? Не исключено. Сегодня, во всяком случае, это мужчина лет пятидесяти, крепкий, не обрюзгший. Видимо, холостяк. А если и женат, супругу не поминает, обручального кольца не носит.

Его боится весь квартал, кроме Лотты.

— Можешь войти. Франк.

— Добрый день, господин инспектор.

— Добрый день, молодой человек.

— Франк, не нальешь ли рюмочку господину Хамлингу? Я тоже с удовольствием выпью.

Визиты главного инспектора всегда протекают одинаково. Входит он действительно с таким видом, словно по-соседски, по-приятельски забежал поздороваться. Садится на придвинутый стул, не брезгует предложенной рюмочкой. Курит сигару, расстегивает толстое черное пальто, удовлетворенно вздыхает, как человек, радующийся случаю погреться и отдохнуть минутку-другую в теплой, благожелательной атмосфере.

Так и кажется, будто он сейчас о чем-то заговорит, о чем-то спросит. Первое время Лотта была убеждена, что он пытается выведать, не происходит ли чего у нее.

В прошлом они и впрямь были знакомы, но на долгие годы потеряли друг друга из виду; к тому же Хамлинг все-таки главный инспектор полиции.

— Хорош! — крякает он, ставя на столик рюмку.

— Лучший, какой сейчас можно достать.

Затем наступает молчание, но оно Курта Хамлинга не стесняет. Может быть, он смолкает умышленно, зная, как это обескураживает людей, особенно Лотту, которая перестает трещать лишь когда у нее набит рот.

Он безмятежно посматривает на раскрытый и такой невинный с виду рояль, на оба столика с маникюрными наборами. Минну он приметил, когда та выходила из салона на кухню. Несомненно, сообразил, что это новенькая: рояль он услышал еще на площадке.

Что у него на уме — никто не знает, хотя об этом уже не раз шли споры.