Жорж Сименон - Мегрэ и бродяга

— Что с ней стало?

— Не знаю… Думаю, что и мама ничего о ней не знает. Во всяком случае, она уехала из Мюлуза.

— А ваша матушка по-прежнему живет там же?

— Мама давно переехала в Париж.

— Вы можете дать ее адрес?

— Орлеанская набережная, двадцать девять-бис.

Мегрэ вздрогнул, но она ничего не заметила и продолжала:

— Это на острове Сен-Луи… С тех пор, как остров стал одним из самых модных районов Парижа…

— Знаете, где было совершено покушение на вашего отца?

— Конечно, нет…

— Под мостом Мари… В трехстах метрах от дома вашей матери.

Она обеспокоенно нахмурилась.

— Это ведь мост через другой рукав Сены, не так ли? Мамины окна выходят на набережную Турнель.

— У вашей матери есть собака?

— Почему вы об этом спрашиваете?

Несколько месяцев, пока ремонтировали дом Мегрэ на бульваре Ришара Ленуара, супруги жили на Вогезской площади и часто по вечерам гуляли по острову Сен-Луи. В этот час владельцы собак или слуги обычно прогуливали своих питомцев по набережным Сены.

— У мамы только птицы. Кошки и собаки приводят ее в ужас. — Внезапно переменив тему разговора, она спросила:

— Куда же поместили отца?

— В ближайшую к мосту Мари больницу.

— Вы, несомненно, хотели бы…

— Не теперь… Возможно, позднее я попрошу вас навестить его, чтобы окончательно установить его личность. Но сейчас голова и все лицо у него забинтованы.

— Он очень страдает?

— Он без сознания.

— За что же его так?

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

— Может быть, произошла драка?

— Нет. По всем данным, его ударили, когда он спал.

— Под мостом?.. Комиссар поднялся.

— Вы, наверно, сейчас пойдете к маме?

— Это необходимо.

— Разрешите позвонить ей по телефону, чтобы сообщить о случившемся?

Мегрэ помедлил с ответом. Он предпочел бы увидеть, какое впечатление произведет это известие на госпожу Келлер. Однако отказать не решился.

— Благодарю вас, господин комиссар. Об этом происшествии напечатают в газетах?

— О покушении, вероятно, уже напечатано, но лишь несколько строк, и фамилия вашего отца, конечно, не упоминается — ведь и я узнал ее лишь около полудня.

— Мама будет настаивать, чтобы фамилию не называли.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Когда госпожа Руслэ провожала гостя до передней, крошечная девчурка подбежала к ней и уцепилась за юбку.

— Сейчас пойдем гулять, детка. Беги попроси Нана одеть тебя.

Торанс расхаживал взад и вперед перед домом госпожи Руслэ. Маленький черный автомобиль Сыскной полиции выглядел довольно жалко среди длинных, сверкающих никелем частных машин.

— Набережная Орфевр?

— Нет. Остров Сен-Луи, Орлеанская набережная… Дом был старинный, с огромными воротами, но содержался в отличном состоянии. Медные ручки, перила, лестница, стены — все было начищено, отмыто, выскоблено. Даже консьержка, в черном платье и белом переднике, походила на служанку из хорошего дома.

— Вы приглашены?

— Хм… Нет, но мадам Келлер ждет меня.

— Минутку, прошу вас…

Швейцарская походила на маленькую гостиную, где пахло не кухней, как обычно, а воском для паркетов. Консьержка сняла телефонную трубку.

— Как доложить?

— Комиссар Мегрэ.

— Алло!.. Берта?.. Скажи, пожалуйста, мадам, что некий комиссар Мегрэ просит его принять… Да, он здесь… Ему можно подняться?.. Благодарю… Можете подняться… Третий этаж, направо.

Поднимаясь по лестнице, Мегрэ вдруг подумал, стоят ли еще на причале, у набережной Селестэн, фламандцы или же, подписав протокол, уже спускаются по руке к Руану. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и молоденькая, хорошенькая горничная окинула комиссара любопытным взглядом, будто бы впервые увидела живого полицейского.

— Пожалуйста, сюда… Позвольте вашу шляпу… Комнаты с очень высокими потолками были отделаны в стиле барокко: повсюду позолота, мебель, щедро украшенная резьбой… С порога слышалось щебетанье попугайчиков. В приоткрытую дверь гостиной видна была громадная клетка, а в ней — не менее десятка птичьих пар.

Прождав минут десять, Мегрэ в знак протеста закурил трубку. Впрочем, он тотчас же вынул ее изо рта, как только в гостиную вошла госпожа Келлер. Мегрэ был поражен, увидев перед собой маленькую, хрупкую и еще молодую женщину. Она казалась лет на десять старше дочери, не больше. У нее были голубые глаза и великолепный цвет лица. Черное с белым платье очень ей шло.

— Жаклин звонила мне, — сразу же сказала она, указывая Мегрэ на неудобное кресло с высокой жесткой спинкой.