Жорж Сименон - Тётя Жанна

Другая же невестка, казавшая голой под своим черным платьем – как, без сомнения, и было на самом деле – и ходившая к этому часу непричесанной и неумытой, прикрывала левой рукой глаза, а в правой держала кухонный нож; потом, когда Жанна схватила этот нож, Алиса бросилась к лестнице со словами:

– Я не могу оставаться с мертвецом! Это выше моих сил.

– Хотя бы позвоните врачу.

– Доктору Бернару?

– Да все равно какому. Тому, кто будет здесь быстрее других.

Надо думать, Алиса сделала это. Она, должно быть, сразу спустилась на первый этаж, потому что ребенок на втором этаже все это время визжал не переставая. Позвонив по телефону из столовой – Жанна потом узнала об этом, – Алиса не стала ждать дома, а расположилась на тротуаре.

Лицо Луизы, когда ее окатили холодной водой, изобразило почти комическое удивление, но потом в ее глазах, словно в глазах маленькой побитой девочки, промелькнула вспышка ненависти. Она ушла не сразу. Должно быть, она простояла, прилепившись к стене, еще какое-то время.

Только тогда, когда тело Робера вытянулось на полу, Жанна, повернувшись и открыв рот, чтобы что-то сказать, заметила, что, кроме нее самой и мертвеца, на чердаке никого нет.

Она сохраняла полное спокойствие. Ей казалось, что ни о чем не нужно думать, размышлять, принимая решения. Она действовала так, словно уже давно ей внушили, как нужно поступать. В углу чердака за грудой книг лежало старое зеркало с порыжевшей амальгамой, в черно-золотой рамке. Жанна взяла его, почувствовав, что оно намного тяжелее, чем кажется; по пути к брату она уронила несколько книг, и только приложив некоторое усилие, сумела наклонить зеркало к фиолетовым губам Робера.

Почти тут же на лестнице раздались мужские шаги – быстрые, но спокойные, уверенные. Чей-то голос произнес:

– Я найду дорогу. Займитесь ребенком.

В это мгновение имя, которое она слышала совсем недавно, нашло свое место в ее памяти, а его обладатель приобрел реальные очертания. Когда-то в течение долгих лет у них в винных погребах работал один служащий с угреватым носом, по имени Бернар, но дети по какимто таинственным соображениям звали его Бабила. Он был очень невысокого роста, широкий и толстый, носил всегда слишком широкие штаны, свисающие сзади чуть не до колен, и это делало его ноги еще короче. Как звали дрессированную свинью, которую дети видели в цирке? Бабила?

Жил он на краю города, около Шен-Вер, и его шесть или семь детишек иногда приходили к ним к концу его работы.

Увидев доктора, Жанна поняла, что он один из тех детей; он был еще совсем мальчишкой, когда она уехала отсюда; его имя крутилось у нее на языке.

– Я думаю, что он мертв, доктор. Полагаю, что я правильно сделала, разрезав веревку. Он выскользнул у меня из рук, и я не смогла удержать его, чтобы он не стукнулся головой об пол. Думаю, впрочем, это уже не имеет значения.

Доктору было сорок – сорок два года, в отличие от своего отца он был высоким и худым, но с такими же светлыми волосами, что и Бабила. Пока он ставил сумку с инструментами на пол и опускался на колени, она осмелилась спросить его, хотя он не обращал на нее никакого внимания и даже не поздоровался:

– Вы ведь Шарль Бернар?

Имя вдруг само всплыло в памяти. Доктор согласно кивнул и, прилаживая свой стетоскоп, скользнул по ней быстрым взглядом.

– Я его сестра, Жанна, – объяснила она. – Я приехала сегодня утром. Точнее, с поезда-то я сошла вчера вечером, но не хотела их беспокоить и провела ночь в «Золотом кольце».

Неожиданно пришло понимание того, что, позвони она в дверь брата накануне, она увидела бы его еще живым. За эту мысль зацепилась другая – о полутемном обеденном зале в отеле, потом – о Рафаэле, наливающем ей коньяк, и воспоминание о двух стаканчиках наполнило ее чувством вины.

– Бессмысленно и пытаться, – констатировал доктор, поднимаясь с колен. – Он мертв уже больше часа.

– Он, вероятно, поднялся сюда, как только моя невестка отправилась к мессе?

Крики ребенка раздавались без передышки, и доктор чуть заметно нахмурил брови, глядя в сторону лестничной площадки.

– Луиза была тут со мной некоторое время, – объяснила Жанна. – Она испытала ужасное потрясение.

– Будет лучше, если мы спустимся. Не знаете, он оставил какую-нибудь записку?

Тело прикрывало почти весь листок бумаги, торчал лишь небольшой уголок; Жанна потянула за него так, чтобы можно было увидеть единственное слово, написанное крупными буквами: «Простите».