Рекс Стаут - И быть подлецом

– Мы все прекрасно знаем, – заявил Оуэн. На нем были темнокоричневый двубортный пиджак, который выглядел так, как будто потребовалось по крайней мере пять примерок, чтобы довести его до нынешнего вида.

– Мы неплохо осведомлены, – поправил его президент. Обычно я спокойно отношусь к рьвлым краснощеким людям, но, когда этот странный тип открывал рот, я испытывал желание заткнуть его, причем не при помощи слов.

Вульф нахмурился.

– Я признал за вами право на раздражение. Не стоит настаивать на этом.

– Мы раздражены не вами, мистер Вульф, – заявил Оуэн.

– Я раздражен, – снова поправил его президент, – всей этой чертовщиной, Какое-то время я хотел думать, что может случиться что-то похуже, но теперь вижу, что ошибался. Боже мой, шантаж! Заметкак, появившаяся в «Газетт» – ваших рук дело?

– Видите ли… – Вульф задумался. – Я бы сказал так: это дело рук того человека, который разработал этот план. Я обнаружил и раскрыл замысел.

– Не имеет значения, – Андерсон взмахнул рукой. – Имеет значение лишь то, что моя компания и производимый ею продукт не могут и не будут ассоциироваться в глазах общественного мнения с шантажом. Это грязь. Это заставляет людей давиться нашим напитком.

– Я абсолютно согласен, – вставил Оуэн.

– Убийство в определенной степени тоже грязь, – возразил Вульф.

– Нет, – резко сказал Андерсон. – Убийство – это сенсация, оно способно привести в возбуждение, но это не шантаж и не анонимные письма. С меня хватит.

Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт, из которого в свою очередь извлек голубой листок.

– Вот чек на полную сумму вашего гонорара. Может быть, остальные заплатят мне причитающуюся с них сумму, а может, и нет, посмотрим. Пошлите мне перечень ваших расходов вплоть до сегодняшнего дня. Как вы понимаете, я расторгаю наше соглашение.

Оуэну пришлось подняться, чтобы протянуть чек Вульфу. Тот скосил на него глаза и позволил ему упасть на стол.

– Вот как? Вульф поднял чек, посмотрел на него еще раз и снова бросил его на стол. – Вы консультировались с другими участниками нашего договора?

– Нет, и не собираюсь. Что вас волнует? Это вся сумма, не так ли?

– Да, с деньгами все в порядке. Но почему вы идете на попятный? Что так неожиданно испугало вас?

– Меня ничего не испугало, – Андерсон подался вперед в кресле. – Послушайте, Вульф. Я приехал сюда лично, чтобы убедиться: не будет никаких недомолвок. Сделка отменяется начиная с настоящего момента. Если бы вы слушали сегодня утром программу Фрейзер, то заметили бы, что в ней не упоминался мой продукт. С ними я тоже расквитался. Если вы думаете, что я напуган, то вы меня не знаете. Я не из пугливых. Однако я знаю, как действовать в изменившихся обстоятельствах. Именно этим я сейчас и занимаюсь.

Он встал, подошел к столу Вульфа, вытянул короткую пухлую руку и постучал по чеку коротким пухлым указательным пальцем.

– Я не собираюсь убегать, не заплатив проигрыша. Ваши расходы будут также оплачены! Я не обвиняю вас ни в чем, черт возьми, но с этой минуты вы на меня больше не работаете!

Последние шесть слов сопровождались ударами пальца по столу с частотой приблизительно три удара в слово.

– Пошли, Фред, – скомандовал президент, и эта пара направилась в холл.

Я прошел до двери в кабинет, чтобы убедиться, что они не прихватят с собой мою новую двадцатидолларовую серую шляпу, и, когда они ушли, вернулся к столу. Я сел и обратился к Вульфу.

– Похоже, он расстроен.

– Я продиктую письмо для него.

Я достал блокнот и ручку. Вульф откашлялся.

– Не надо «дорогой мистер Андерсон», просто «дорогой сэр» В связи с нашим сегодняшним разговором, я должен напомнить, что нанят не только вами, но и остальными. Поскольку мой гонорар зависит от конечного результата, я обязан продолжать до тех пор, пока результат не будет достигнут. Выданный вами чек до этого времени будет храниться у меня в сейфе.

Я поднял глаза.

– Вы это серьезно?

– Вполне. Здесь нет ничего несерьезного. Когда ты пойдешь опускать письмо, зайди в банк и заверь чек.

– Во избежание непредвиденных обстоятельств, – заметил я, открыв ящик, в котором у меня лежат бланки для писем, – вдруг банк не подтвердит его платежеспособность.

Именно в этот момент, когда я закладывал бумагу в машинку, Вульф по настоящему начал работать над случаем Орчарда. Он откинулся назад, закрыл глаза и начал шевелить губами. Он пребывал в этом состоянии, когда я вышел из дома, и все еще находился в нем, когда я вернулся. В такие моменты нет необходимости ходить на цыпочках или бояться зашуршать бумагой. Я могу стучать на машинке, звонить по телефону, даже включать пылесос – Вульф ничего не слышит. Остаток дня – до самой ночи, за исключением перерывов на завтрак, обед, ужин и послеобеденное пребывание в оранжерее, – он находился в таком состоянии. При этом он не произносил ни слова и не подавал никакого знака, чтобы намекнуть мне, на какой след он напал, если напал вообще.